Последнюю фразу он выпалил на одном дыхании.
Рагоци окинул его долгим взглядом.
— И для начала вы разучиваете роль Ромео.
— Да. Но я уже выучил роль Брута и Генриха Пятого и работаю над Анджело. Потом возьмусь за Макбета. Но пока мне, конечно, еще рано их играть. — Он смущенно улыбнулся. — Я пытаюсь изображать пожилых людей, но у меня мало практики, так что получается довольно смешно.
— Значит, остается Ромео, поскольку вы еще молоды, — сказал Рагоци.
— Да, — сверкнул глазами Джон Генри. — Но я постоянно изучаю людей, перенимаю их повадки, чтобы использовать в будущем. — Он прошелся по комнате, изображая неповоротливого мистера Таббса. — Вот лишь один пример.
— Отлично исполнено, — похвалил его Рагоци. — Вы верно подметили его раболепную помпезность.
Джон Генри потупился.
— Благодарю вас.
Рагоци еще несколько секунд молча рассматривал юношу, затем поднялся на ноги.
— Ну, может, теперь займемся записями? — Он подошел к столу Джона Генри и открыл заложенную вчера страницу. — Как вы считаете, насколько плохо обстоят дела?
Джон Генри не без труда отвлекся от своих мечтаний и сосредоточился на цифрах.
— Должен вам сказать, граф, что только за последнее десятилетие с вашего счета было… переведено более двух тысяч фунтов. Между надлежащей суммой и тем, что я считаю последовательными приписками к существующей норме расходов, наблюдается огромная недостача.
Он замолчал, пытаясь представить себе, что можно почувствовать, потеряв около трех тысяч фунтов.
— И вы, без сомнения, считаете эти приписки намеренными?
В тоне Рагоци, все таком же ровном, как обычно, отчетливо прозвучала решимость, и Джон Генри поклялся, что когда-нибудь скопирует это на сцене.
— Я бы хотел сомневаться, — признался он. — Но сегодня я просмотрел все записи в книге, не только текущие, но и те, что относятся к более раннему периоду. И что меня больше всего огорчает, так то, что воровство продолжается все тридцать лет. Я сейчас покажу вам, — предложил он и перевернул две страницы, исписанные аккуратными столбцами цифр. — Вот что я обнаружил сегодня.
— Вы проделали для меня огромную работу, — заметил Рагоци, просматривая аккуратные строчки.
— Не только для вас, но и для себя, — заявил Джон Генри. — Я хочу восстановить доброе имя фирмы, а без точных расчетов это невозможно.
— Вашу фирму пока еще никто не обвиняет, — напомнил ему Рагоци.
— Достаточно того, что мне стало известно, — ответил Джон Генри, невольно расправив плечи.
— А вы выяснили, кто из лондонских партнеров в этом замешан?
Рагоци, не переставая изучать записи, быстро взглянул на клерка.
— Я… не могу сказать с полной уверенностью, но удобнее всего это было бы мистеру Ламбкину, — ответил Джон Генри. — Если только виновник работает в нашей фирме.
— Да, я тоже так считаю, — согласился Рагоци и внимательно прочел представленный отчет. — А как же случилось, что никто до сих пор не обнаружил приписок? Вам это известно?
У Джона Генри уже был наготове ответ:
— Я размышлял об этом и полагаю, что никто раньше не брался за копирование книги. Вы не так часто посещаете Лондон и еще реже заходите к нам. Все записи с предельной точностью и аккуратностью вносились главой фирмы, так что ни у кого не могло возникнуть сомнений, пока не появились прямые подозрения. А поскольку ошибки невозможно обнаружить, не проведя детальное расследование, было бы удивительно, если бы на них кто-то наткнулся.
Рагоци кивнул.
— А как вы полагаете, почему вам поручили снять копию с книги?
— Книга очень старая. Ваша семья, как мне кажется, очень давно имеет дело с этой фирмой. — Он опустил взгляд. — Ваш счет открыт здесь на протяжении многих лет. Только в этой книге записаны операции за три десятка лет, но некоторые цифры перенесены из ранних записей, вероятно, из предыдущей книги.
— Это разумное предположение, мистер Бродрибб, — сказал Рагоци. — И вы сомневаетесь, что я подписывал документы тридцать лет назад?
— Возможно, это не совсем так, — сказал Джон Генри, — поскольку на вид вам никак не больше сорока.
Он хотел было продолжить, но не решился.
— Что вы хотели добавить? — осведомился Рагоци невозмутимо.
На этот раз Джону Генри было не так-то легко ответить.
— Просто я… наблюдаю за различными людьми. Мне это необходимо, чтобы стать хорошим актером. — Он собрался с духом. — В ваших глазах я заметил кое-что странное. Я не видел такого выражения ни у кого, кроме очень старых людей, которые сохранили ясный ум и твердую память.
Рагоци кивнул.
— Да, я намного старше, чем кажется, — сказал он довольно равнодушно. — В нашей семье возраст очень долго не проявляется.
Джон Генри нервно вздохнул, но уверенность его окончательно покинула.
— Я… я предполагал нечто в этом роде. Это похоже на усталость… Иностранцев не легко…
Он совсем запутался, не в силах подобрать слова.
— Давайте вернемся к нашим записям, — предложил Рагоци. — До конца еще далеко, а я, если только это возможно, хотел бы все закончить сегодня вечером.
— Но вы собирались…
Джон Генри снова не договорил, но красноречиво кивнул на парадный костюм графа.
Рагоци улыбнулся и покачал головой.
— Я пришел сюда прямо с приема, а банкет еще продолжается.
Джон Генри был поражен.
— Я бы предположил, что вы предпочтете веселиться на банкете, чем копаться в скучных цифрах. Это, вероятно, весьма почетно — получить приглашение на подобное событие. — Он позволил себе мимолетную усмешку. — Я уверен, что еда… на таком мероприятии намного лучше, чем то, что можно ожидать от обычного ресторана, а именно это вам и предстоит, если мы задержимся допоздна.
— Да, там подают изысканные кушанья, но мои потребности в этом отношении довольно просты, — сказал Рагоци.
— Ага, — произнес Джон Генри, сделав вид, что понял слова своего собеседника, хотя на самом деле был далек от этого.
— Но я непростительно забывчив и прошу извинить невольную грубость. А вы не голодны? — внезапно спросил Рагоци. — Если вы проголодались, я могу подождать, пока вы купите себе что-то на ужин.
— Нет, — поспешно ответил Джон Генри. — Я плотно закусил за чаем, и на сегодня этого достаточно. Я бы хотел продолжить работу над книгой.
— Тогда давайте просмотрим записи, относящиеся к Греции, — предложил Рагоци и быстро нашел нужную страницу. — Как вы уже говорили, первые записи относятся к тысяча восемьсот двадцать восьмому году. — Он быстро провел пальцем по строчкам. — Похоже, что первые несколько лет все шло гладко. — Он перевернул страницу. — Все записи, на первый взгляд, в порядке. Вы согласны?
