И на больших балах, случается, любят, ревнуют, страдают и веселятся искренне и всерьез. И, как везде, от души радуются встрече добрые друзья.
Только что отгремели торжественные аккорды польского, но уже поплыл над головами, разливаясь в пространстве, вальс.
Михаил Румянцев, нарядный, в белом с золотыми позументами мундире кавалергарда — сюртуке с высоким воротником и короткими кавалерийскими фалдами, — едва не столкнулся с Борисом Куракиным.
Тот явно шествовал прочь, подальше от вальсирующей публики, под руку с худощавым седовласым мужчиной.
— Mon cher Michel!
— Борис!
Они немедленно обнялись и заговорили разом, возбужденно и радостно, едва ли, впрочем, слушая и слыша друг друга.
Спутник Куракина наблюдал за встречей, улыбаясь ласково, чуть насмешливо.
Лицо, обрамленное густой серебряной шевелюрой, было тонким, умным, нос — крупным, большие, слегка запавшие глаза из-под густых бровей смотрели пронзительно.
— Ты не знаком?
— Не имел чести, но имя и дела графа Толстого мне известны. Как всякому просвещенному гражданину Петр Федорович Толстой, живописец и скульптор, бессменный — на протяжении тридцати лет — медальер Монетного двора, профессор Российской академии художеств, сдержанно поклонился.
И тут же — словно десяток лет вдруг упорхнули с плеч — лукаво улыбнулся Румянцеву.
— Зачем вы уходите? При таком параде надобно танцевать, граф.
— Entre nous
[22]
, я плохой танцор.
— Не танцующий кавалергард?! Невозможно!
— Mais tu es brave homme
[23]
. — Куракин, шутя, вступился за друга. И продолжил уже без тени улыбки; — Кабы не его заступничество, остался б наш Ваня Крапивин на конюшне князя Несвицкого.
— Если б на конюшне…
— И то правда. Знаете ли, граф, Michel не только из рук жестокосердного господина Ивана вырвал, после выходил у себя, в Румянцеве, как малое дитя. Поначалу думали — не жилец.
— Сие похвально. Однако ж, боюсь, et il en restera pour sa peine
[24]
.
— Mon Dieu!
[25]
Неужели дело так плохо?
— Что за дело?
— Ах, mon cher Michet, беда в том, что твой lе filleui
[26]
…
— Неужто не оправдал надежд — или того хуже?..
— Хуже. Но совсем не то, о чем ты думаешь. Невиновен, скорее — жертва, как и прежде.
— Que diable, mon prince
[27]
, говори толком!
— Беда, Михаил Петрович, заключается в том, что юноша, спасенный вами, вероятно, серьезно болен. Вы, дорогой граф, самоотверженно врачевали тело и тем спасли несчастному жизнь, но душа его так и не оправилась после пережитого.
— Боже правый, так он сошел с ума? Воистину coup de grace
[28]
! «La force del dertino»
[29]
.
— He совсем, буйнопомешанным не назовешь, окружающий мир воспринимает по большей части разумно, странность проявляет в одном.
— То есть ты не представляешь себе этот ужас — он не отходит от мольберта, не выпускает из рук кисти.
Приходит в страшное волнение, даже кричит, если хотят отнять. Но рисует все одно — и к тому же прескверно. Сам понимает, что выходит плохо, — плачет, рвет бумагу, а после все начинает сначала. Знаешь ли, кого ! он пытается писать?
— Кажется, знаю. Душеньку.
— Eh bien, vous etes plus avance que cela soit
[30]
.
— Как? Разве ж тебе ничего не известно о несчастной танцорке княжеского балета?
— Теперь — известно. Enfant du malheur!
[31]
A прежде терялся в догадках. Самого Петра Федоровича призвал в советники. Помнишь ли ты поэму Богдановича
[32]
?
— Как не помнить, сестры-девицы ночами зачитывались, в альбомы переписывали. И книжка была. А в ней — чудные гравюры работы графа Толстого. Не забыл.
— Вот и я не забыл и подумал — вдруг Иван о той Душеньке сокрушается? Теперь, брат, знаю — о другой музе тоскует. И ничем этому горю не поможешь. Граф Толстой, как и ты прежде, судьбой художника проникся, теперь вот взял на свое попечение. Докторов приглашает.
— Что же — есть надежда?
— Надежда, граф, мерещится всякому, кто желает ее узреть, да не у всякого сбывается. Однако ж никому не возбраняется — и я надеюсь. Теперь хлопочу о пенсионерской поездке — и начал уже toure des grands dues
[33]
. Иное небо, может быть, не в пример нашему, плаксивому, развеет смертную тоску. Оправится Крапивин в Италии, Бог даст.
— Comment c'est triste!
[34]
.
— Однако ж, господа, мы на балу, и это oblige
[35]
…
К тому же дама в ужасной тоге настойчиво ищет твоего внимания, Michel…
— Побойся Бога, mon prince, c'est та tante
[36]
…
Они говорили еще о чем-то, отвечая на поклоны, и, кланяясь, медленно двигались в нарядной толпе.
В жарком, искрящемся пространстве царила музыка.
Задумчивый вальс подхватывала бравурная мазурка и, отгремев, растекалась легкомысленным котильоном.
Меж тем стояла уже глубокая ночь.
Робкая питерская весна, испугавшись вроде непроглядной тьмы, отступила, укрылась где-то до лучших времен.
Холодный сырой воздух был таким, как бывает зимой, и промозглый туман совершенно по-зимнему окутал притихший город.
Москва, год 2002-й
Удивительно, но он запомнил с точностью до минуты — настроение испортилось за ужином в ресторане «Узбекистан», вернее, за десертом.
