Просто по определению.
Опасная, надо сказать, иллюзия!
Теперь Игорь Непомнящий знал это наверняка.
Равно как то, что никогда не забудет этот унылый день.
С утра в магазин заглянуло всего несколько случайных посетителей, все — просто так, из любопытства, и потому задержались недолго.
В крохотном кабинете откровенно скучал пожилой приемщик, бывший сослуживец Игоря Всеволодовича по министерству культуры.
Опытный искусствовед, как большинство коллег в известные времена оставшийся без работы, он по сей день рассыпался перед Игорем в благодарностях за то, что, повстречав случайно на Арбате, тот не прошел мимо.
Не отвернулся безразлично, а то и брезгливо, как поступают теперь многие, счастливо преуспевшие в жизни.
Работа в магазине была несложной. Порой — интересной, чаще — однообразной.
Но, как бы там ни было, это была работа по специальности, которая теперь — как решил было Борис Львович — стала никому не нужна.
Оказалось — нужна. К тому же платили за нее совсем неплохо.
Большая по нынешним временам редкость.
В тот день Игорь появился в магазине после обеда, и сразу же — едва перекинулись с Борисом Львовичем парой слов — звякнул колокольчик у входа.
Через секунду в закуток приемщика заглянул плотный, невысокого рое га мужчина с окладистой русой бородой и маленькими, пронзительными бледно-голубыми глазами.
— Мое почтение! — Коротким, цепким взглядом незнакомец обежал помещение, мгновенно оценив все, что в нем находилось, включая обоих мужчин. — Хозяин где пребывает?
— Здесь и пребывает.
Игорю мужчина не понравился.
С ходу объяснить неприязнь он, пожалуй, не смог бы.
Нужды, впрочем, не было.
Пока.
— Вы, стало быть?
— Стало быть — я.
— Очень приятно. Перетереть бы?
— Прошу.
Черт его знает, с чем он пожаловал, этот крепыш, в неброском черном кожаном пиджаке и черной же рубашке, небрежно расстегнутой на груди?
За годы, что обретался в арбатских переулках, к тому же в неспокойном антикварном деле, Игорь привык ко всему.
И потому не испугался — насторожился немного.
В принципе же был готов и к неприятностям, и к нечаянной удаче.
В равной степени.
Он провел незнакомца вниз, в подвал, где разместился еще один торговый зал, рассчитанный на понимающую публику, не в пример фланирующим зевакам, случайно свернувшим с Арбата.
Дальше — небольшой кабинет.
— О! Тут, я смотрю, у тебя пейзаж интересней.
Ничтоже сумняшеся крепыш перешел на ты, отчего неприязнь Игоря Всеволодовича заметно усилилась.
Гость, однако, чувствовал себя уверенно.
Предложенное кресло занял с хозяйской небрежностью, при этом беззастенчиво разглядывал Игоря в упор.
Но прежде, едва переступил порог, трижды, широко — и явно в расчете на внешний эффект — перекрестился на образ Божьей Матери, висевший над столом хозяина.
— Ну-с, позвольте представиться: Михаил Суров, православный.
Теперь все сошлось воедино.
Старинный крест на голой груди — разумеется, золотой, щедро усыпанный алмазами.
Пронзительный взгляд бледных глаз.
Демонстративное крестное знамение.
И наконец, многозначительное — «православный».
Не фанатик, истово верующий во Христа, но очень хочет казаться.
— И? — Игорь смотрел холодно.
— И твой сосед. Прошу, как говорится, жаловать.
Насчет любви — не настаиваю, ориентация нормальная. У тебя вроде тоже.
— Православный натурал — это понятно. А… со-сед?
— Еще проще. За углом…
Суров назвал соседний переулок, в буйной зелени которого примостился магазин-близнец — маленький, тесный, с таким же, как у Игоря, узким кругом постоянных клиентов.
Теперь, надо полагать, что-то разладилось в этом кругу.
В антикварном мире ходили упорные слухи о проблемах, с которыми столкнулся замкнутый, неразговорчивый коллега.
Предметно об этих проблемах никто толком не знал, что, впрочем, скорее традиция антикварной торговли, нежели исключение из правил.
Здесь в чести полутона и полушепот — громкие скандалы редки, жесткое противостояние и даже кровопролитные баталии разворачиваются, как правило, вдали от посторонних глаз.
И в большинстве своем — тайно.
— Значит, купили магазин? — Амикошонское «ты»
Игорь упрямо игнорировал.
— Забрал. За долги. Большие, между прочим, долги. Лавка со всем барахлом — мелочь, не покрыла и сотой доли. Но интересно, знаешь. Старина.
— Антиквариатом прежде занимались?
— Я, старичок, всем прежде занимался. И занимаюсь. Потом, имеются специально обученные люди. И кстати, у тебя на торговле кто сидит?
— На торговле? А-а, ну да… Кандидат искусствоведения.
— Это ясно. Они все — кандидаты.
— Не понял.
— Да будет тебе невинность изображать — все ты понял. Интеллигентность, однако, так корежит, что погано вслух произнести… — Суров поднялся из кресла, но уходить не спешил, тяжело навис над столом. — А мы, между прочим, так понимаем, что торговать веской стариной должны русские люди. А?
— Кто это — мы?
— Кто? — Незваный гость, похоже, удивился. — Мы — это мы.
Сказано было веско, с ударением.
Последовал неопределенный, но широкий жест рукой, из которого явно следовало — «нас» много.
Мы — кругом.
«Имя нам — легион», — неожиданно подумал Игорь Всеволодович.
Но промолчал.
Выдержав паузу. Суров вышел, громко хлопнув дверь.
— Кто это был? — В глазах Бориса Львовича за толстыми стеклами старомодных очков плескалась тревога.
— Мразь.
— Бандит?
— Нет. Мразь философствующая.
Они помолчали.
— Так что же? Готовиться к неприятностям?
— Дорогой Борис Львович, готовность к неприятностям — естественное состояние современного россиянина, тем паче свободного предпринимателя. Насчет свободы я, впрочем, погорячился. Какая, к черту, свобода?..
Он так и не закончил фразы, наткнувшись вроде с размаху на какую-то параллельную мысль.
