Быть может — бредовыми.
Господи, Тони, как бы я хотел сейчас быть в бреду, впасть в беспамятство, забытье и так, безумцем, не ведающим раскаяния, встретить кончину!
Но — нет!
Этого не дано, рассудок мой ясен, и тем страшнее душевная мука.
Я не ропщу, ибо вижу в этом указующий перст Господень — потому и обращаюсь к тебе, верный товарищ мой.
Прости.
Документы, которые передадут тебе вместе с этим письмом — в их числе мои последние заметки, что-то вроде дневника, который начал вести уже там, в Румынии, — полагаю, позволят воссоздать полную картину того, что произошло со мной и теми, кто имел несчастье оказаться подле меня.
Прошу тебя, Тони, отнесись ко всему крайне серьезно, хотя, понимаю, насколько это будет нелегко. Да что там нелегко — ужасно трудно, практически невозможно.
Но, Энтони!
Не восприняв, как истину, вывод, который ты без труда сделаешь, ознакомившись с бумагами, ты никогда не сможешь выполнить последнюю мою, единственную просьбу.
Мольбу.
Волю человека, покидающего этот мир.
Соберись с силами, мой дорогой!
Настало время узнать, какой именно услуги ждет от тебя твой старый, несчастный друг…
— Письмо не окончено?
Полина подняла голову от тонкого листа бумаги, испещренного аккуратным бисерным почерком.
Она читала первой, передавая листки Стиву.
Услышав вопрос, он тоже оторвался от чтения.
Однако лорд Джулиан не спешил с ответом.
Пару секунд, не более, длилась эта пауза, но всем троим показалось, что прошла вечность.
Стив и Полина напряженно ожидали ответа, чувствуя, что в нем заключается самое главное.
Тони молчал, собираясь с силами.
Это было слишком очевидно.
И слишком не похоже на Энтони Джулиана.
Оттого усиливалась тревога.
Наконец ответ прозвучал:
— Не совсем так, Полли. Был еще один лист.
— И там — последняя просьба вашего друга
— Да.
Снова пауза.
Такая долгая, что Полина не выдержала:
— Итак, он просил…
— Пронзить его осиновым колом. Вернее, его тело. Разумеется, мертвое. Прежде чем фоб будет замурован в семейном склепе.
Тревоги репортера Гурского
Странное это было чувство.
Двойственное.
Ибо, с одной стороны, Сергей Гурский получил наконец все, к чему так мучительно стремился.
Славу и деньги.
Причем в изрядной мере.
Но…
Проблема заключалась в том, что деньги — весьма приличные! — действительно доставались ему, Сергею Гурскому.
Слава же безраздельно принадлежала Соломону Гуру.
Это его материалы загадочным образом попадали в редакции бульварных газет, не слишком разборчивых пестрых журналов и там встречали полное понимание.
По крайней мере их немедленно печатали на видном месте.
Тема была скользкой, но захватывающей.
Перо — бойким.
Аудитория читала взахлеб, привыкала, «подсаживалась» и с нетерпением ждала новой порции кровавого мистического чтива.
Имя загадочного Соломона Гуру в определенных кругах становилось все более популярным. О нем говорили.
Ажиотаж поначалу забавлял Сергея Гурского.
Псевдоним он придумал не сразу, но вдруг. Долго размышлял, прикидывал и так и этак.
Подгонял звучные имена под говорящие фамилии.
И наоборот.
А после — неожиданно, стремительно — яркая вспышка. Озарение. Соломон Гуру.
Все сошлось воедино — мудрость легендарного царя, традиции древних учений, к тому же чудным образом сохранялись собственные инициалы — С.Г.
Возможно, уже тогда в душе репортера Гурского родилась — подсознательная, разумеется, — надежда на то, что именно это тождество инициалов наведет кого-то дотошного и прозорливого на верный след.
Рассеется туман.
Читающая публика приятно удивится: «Ба, да ведь это старик Гурский со своей вечной темой! Как же мы сразу…» Лавровый венок увенчает многострадальную голову. И воцарится в жизни Сергея Гурского полное и абсолютное счастье.
Но время шло.
Популярность Соломона Гуру стремительно обретала черты славы, правда, весьма специфической. Репортеру Гурскому, впрочем, и такая была бы мила.
Дотошный читатель, однако, никак не появлялся. Бессознательная надежда чахла в душе Гурского, зато росла и крепла осознанная вполне тревога.
Стало ясно, что славы хочется гораздо больше, чем денег. Порой казалось, что подлинное счастье возможно только три наличии обеих составляющих. И никак иначе.
К тому же его изрядно тяготила тайна. Загадочное агентство, некогда предложившее ему столь странное сотрудничество, всем прочим формам общения, ж и прежде, предпочитало исключительно виртуальную. Предложенная работодателями схема, правда, работала бесперебойно.
Заказ с указанием конкретного события или местности, которой происходило — или могло происходить — нечто, прямо указывающее на присутствие кровожадных упырей, вампиров, вурдалаков. Аванс. Материал. Публикация. Гонорар. Случалось даже, что деньги приходили на счет Гурского прежде, чем заказанный материал выходил в свет. К тому же это были гораздо большие деньги, чем гонорар, который обычно платили. Что-что, а расценки бульварных газет репортер Гурский знал.
Но это вселяло еще большую тревогу. Память услужливо нашептывала про бесплатный сыр. Гурский нервничал. Однако сочинений на заданную тему не оставлял, хотя каждое новое упоминание злосчастного Соломона Гуру вызывало приступы желчной зависти и злобы.
К тому же — чего никогда не было прежде! — Гурский вдруг обнаружил у себя мазохистские наклонности. Стремление находить все новые и новые свидетельства популярности ненавистного двойника с каждым днем становилось все сильнее. И однажды стало непреодолимым.
Жестоко презирая себя, проклиная окружающий мир, ежедневно, как правило, сразу же после пробуждения, репортер погружался в виртуальное пространство, стремясь отыскать на его просторах всякие — ругательные и хвалебные — рецензии, отзывы, замечания.
Слухи и сплетни.
Случайные, мимолетные упоминания.
