Словом, все, что так или иначе касалось Соломона Гуру и его «вампирских» хроник.
Свежие материалы, разумеется, появлялись не ежедневно, но, несмотря на это, Гурский с маниакальным упорством пропускал доступное виртуальное пространство через сито своего болезненного интереса.
Этим утром улов оказался обильным.
Дискуссия, развернувшаяся на форуме популярного сайта, была целиком посвящена последнему очерку Соломона Гуру «Смерть в Сигишоаре».
Очерк и вправду вышел неплохим.
Последнее время Гурский редко был доволен своими творениями. Привирать, окутывая обычную криминальную хронику кровавым «вампирским» туманом, или, хуже того, изобретать жуткие происшествия от начала до конца приходилось слишком часто.
Плодовитая фантазия оказалась все же не безграничной. Она иссякала стремительно — истории Соломона Гуру все более походили одна на другую.
В этом смысле таинственное убийство в крохотном румынском городишке было просто подарком.
Придумывать не пришлось почти ничего.
Убит был ученый, посвятивший, как писали, едва ли не всю сознательную жизнь истории самого Дракулы. Валашского воеводы и по совместительству главного вампира всех времен и народов.
Хватило бы уже одного этого обстоятельства.
Но были другие.
Не менее впечатляющее.
Историк был убит не когда-нибудь, а в Вальпургиеву ночь, которая к тому же совпала с полной луной!
Не где-нибудь, а на средневековой ратушной площади. Здесь в далеком прошлом горели костры святой инквизиции. Здесь же, по преданию, раз в шесть лет и, разумеется, именно в Вальпургиеву ночь на полной луне, вершит свой суд над заблудшими душами царь всех вампиров, грозный Дракула.
И наконец, профессора не сбили машиной, не застрелили, не зарезали и даже не огрели тяжелым предметом по голове — одним словом, не умертвили способом, принятым в современном цивилизованном мире. Несчастного обескровили (!!!), предварительно надрезав — или надкусив?! — сонную артерию.
Загадочное убийство к тому же в точности повторяло трагедию, развернувшуюся полгода назад на развалинах старинного замка Поенари — любимого убежища кровавого рыцаря. Тогда погибла целая научная экспедиция. Шесть человек были умерщвлены и обескровлены во сне.
Теперь криминалисты снова — и с большим основанием — заговорили о преступной секте, скрывающейся в легендарных горах Трансильвании.
Мистики же…
О! Просторы для их фантазий открывались практически безграничные.
Версии, одна безумнее другой, леденили души и заставляли бунтовать разум. Но все сходились в одном — сам Дракула, монстр великий и ужасный восстал из своей таинственной могилы.
Никак не иначе.
Внутренне Гурский хотел бы согласиться с первыми. И можно сказать, был почти что согласен.
Внешне он — а вернее, Соломон Гуру, — разумеется, был убежденным сторонником вторых. Едва ли не самым убежденным. И убедительным.
На самом же деле его терзали сомнения.
И страх.
Неотвязный, мучительный, липкий.
Ночами он струился из темных, пыльных углов. Шевелил тяжелые портьеры. Играл бликами лунного света и причудливыми тенями, падающими на пол. Страшно стучал в окно ветвями деревьев. Оглушительно хлопал оторванным ставнем. Шелестел отголоском чьих-то шагов за дверью.
Вампир Степа больше не являлся Сергею Гурскому во сне. Но легче от этого не становилось. Напротив, с каждым днем, отделяющим его от кошмарного видения, в душе Сергея Гурского росло ощущение незримого присутствия Степы подле него.
Где-то рядом.
В пространстве.
Независимо от времени суток, погоды и настроения.
Степа, а вернее, мятущаяся, не упокоенная душа его витала вокруг нечесаной и часто немытой головы репортера.
Порой Гурский чувствовал легкое дуновение ледяного дыхания, короткие быстрые касания прохладных, влажных рук.
И взгляд…
Неусыпный, пристальный, пронизывающий его насквозь, устремленный из пустоты.
Из ничего.
Нервная система Сергея Гурского работала на пределе.
Сейчас, впрочем, настал короткий миг отдохновения.
Нельзя сказать, что Гурский был вполне счастлив и спокоен, однако очередной всплеск дискуссии, развернувшейся вокруг собственного творения, на некоторое время захлестнул внимание крутой, пенистой волной. К тому же в эти минуты слабый свет забрезжил в бесконечном тоннеле безвестности, выбраться из которого Гурский уже и не чаял.
Некто, отдаленно похожий на дотошного читателя, вдруг подал голос.
Достаточно громкий.
И пожалуй, даже нахальный.
Что, собственно, пришлось Гурскому особенно по душе.
И вселило надежду.
Чтой это вы так рагугыкались, гас-cпaдa?!
Некто откровенно кривлялся.
Само по себе это ни о чем не говорило.
В русском виртуальном пространстве принято было изъясняться в таком странном эклектическом стиле, смеси фольклорного, блатного и богемного.
Орфографические правила летели в тартарары.
Словом, это была всего лишь принятая форма.
Но содержание…
От напряжения на лбу Гурского выступила испарина.
А Некто продолжал:
Раскудахталися, как куры на насесте, извиняюсь, конечно.:) Соломон Гуру! Соломон, панимаеш-ш-ш (звучит внушительно, как сами знаете у кого…), Гуру. А ктой из вас, гаспа-да хорошие, этого Соломонку живьем видал? Ась? Али, может, слыхал кто? Нетути таких? То-то и оно-то! А почему, ежели всерьез? Дык потому, я так разумею по необразованности своей, что нету его на самом деле! Пшык один! Фамилиё громекое. А заместо ее — опять же кумекаю — кто-то зовсим другой. И могет, даже не один. А цельный, как говаривали товарищи, коллектив авторов…
В таком духе Некто упражнялся довольно долго, обзывая оппонентов «смешными дурачками» и подслащивая пилюлю приветливыми смайликами.
Однако до сути так и не добрался.
Нервно теребя мышку вспотевшей рукой, Гурский нетерпеливо ерзал на стуле.
Тщетно!
Любитель виртуальных дискуссий вплотную приблизился к заветной тайне репортера, открыть которую тот не просто хотел — мечтал, стремился всей издерганной душой, готов был приплатить, если бы вдруг кто-то спросил за открытие денег.
Но дальше намеков и предположений дело не пошло.
Дочитав дискуссию до конца, Гурский испытал острый приступ разочарования и привычной уже злости.
