— Чарлз, пожалуйста, не упрямьтесь. Вам все равно придется объяснить свое замечание.
— Послушайте, это неважно. Уверяю вас. Ерунда. Я собью вас с правильного пути, и вы напрасно потеряете кучу времени.
— Позвольте мне самой судить.
— Правда, Кейт, я оговорился и не хочу развивать эту мысль.
Она откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на него. Доктора внезапно заинтересовали пакетики с сахаром, хотя до этого он смущал Кейт, глядя ей в глаза.
— Боюсь, я не могу оставить этот вопрос. Если вы не расскажете, я передам старшему инспектору, что вы располагаете некой информацией.
— И? — Он отпил кофе.
— И он вызовет вас на официальный допрос, — уверенно закончила она.
Маартенс посмотрел поверх чашки.
— И там мы обсудим наше первое свидание? — Он тянул время, очевидно, обдумывая линию поведения.
— Это вряд ли. — Кейт решила, что пора действовать жестче.
Он взъерошил светлые густые волосы.
— Я подставлю его под удар, но это совершенно не имеет отношения к убийству. Просто поверьте мне на слово, хорошо?
Она покачала головой.
— Я никому не верю на слово. Моя работа — расследовать факты. Или вы рассказываете мне все как есть, или мы ставим точку. Я позвоню в Скотленд-Ярд, и вас вызовут для дачи показаний.
Маартенс сдался:
— Хорошо. Ну и упрямая же вы! — Кейт ждала. — Ладно! — Он пожал плечами. — Джимми сказал мне, что подозревает Лили в измене.
— У него были доказательства?
Он покачал головой.
— Думаю, нет. Я не знаю. Он просто это чувствовал.
— Почему он сказал вам об этом?
Кейт принялась за кофе. Это был отвлекающий маневр: нельзя, чтобы он догадался, насколько ее заинтересовали эти «неважные» детали.
Маартенс усмехнулся.
— Я тоже удивился. Джеймс — очень скрытный человек. Он ни с кем не обсуждает свою личную жизнь ни в клинике, ни в больничном отделении. Но мы тысячу лет знакомы. Это случилось на приеме, посвященном сбору средств. Мероприятие само по себе утомительное, а после перелета из Нью-Йорка — особенно. Мы там были на конференции. В общем, думаю, немного шампанского и усталость ослабили обычную сдержанность Джимми. Я спросил, как дела у Лили. Он сказал, что неплохо, раз у нее любовник. — Маартенс поднял руки. — Больше я ничего не знаю.
Кейт наклонилась вперед.
— А как он это сказал?
Он непонимающе посмотрел на нее.
— То есть?
— Он сердился, грустил, иронизировал?
— Нет, он не иронизировал. Произнес совершенно спокойно. Как всегда.
— Не расстроился, не переживал? — с недоверием переспросила Кейт.
— Я не знаю. Не знаю, что он чувствовал. Он мастерски скрывает свои чувства и контролирует эмоции. Уверен, вчера вы это сами заметили.
— Он сказал еще что-нибудь?
— Я, естественно, начал его расспрашивать, но он больше ничего не сказал. До того он упоминал, что Лили молода и красива. И что она еще не дала своего согласия на брак. Он ждал ее ответа. Меня это удивило: я думал, что все решено.
— Ее родители считали брак решенным вопросом.
Маартенс пожал плечами.
— Не знаю, я не был знаком с ними. Как, впрочем, и с самой Лили.
— Не может быть!
— Серьезно.
— Вам не кажется это странным?
— Нет, — сказал он. — Я тоже не представляю коллегам своих подруг. Наверное, вы думаете, что все мы тут — кроме профессора Чана, который держится особняком, — эдакая дружная компания, вместе справляем дни рождения и ходим по пабам. Все не так. Наши врачи — лучшие хирурги страны. У каждого огромное эго, огромный потенциал, огромные зарплаты, и все они — люди разного происхождения, с разными интересами. Единственное, что нас объединяет, — это работа. Все мы помогаем несчастным людям и делаем это хорошо. Но мы едва знаем, кто где живет, не говоря уже о том, как зовут жен или детей. Вероятно, это покажется странным, но, откровенно говоря, мне не интересно, где мои коллеги играют в гольф или любят отдыхать. Это касается и Джимми, и всех уважаемых мною, невероятно загруженных работой людей. Впрочем, о Джимми, поскольку мы вместе руководим клиникой, я знаю немного больше, чем о других. Но это не означает, что мы каждые выходные устраиваем вечеринки.
— Я полагаю, вы друзья. Он мог, по крайней мере, представить вам свою невесту.
— Нет, еще раз повторяю, мы не общаемся на личные темы. Джимми — гонконгский китаец. Может, он дома говорит на кантонском или носит шпильки. А я из Африки, собираю средневековые русские иконы и венгерские марки. Что может нас объединять?
Кейт заметила, что он раздосадован, но при этом продолжает говорить вполголоса и с прежней обходительностью, только в глазах зажглись недобрые огоньки. Наверное, она не первая удивилась его безразличию.
— Мне было известно, что Лили существует. Вот и все.
— Профессор Чан догадывался, с кем встречалась Лили?
Маартенс удивился.
— Спросите его самого.
— А вы не спрашивали?
Он покачал головой.
— Нет, я давно приучил себя не лезть в дела Джимми. Он сам рассказывает мне, что считает нужным, тем более, это было личным, — он пожал плечами, — неважным, другими словами. Если бы речь шла о пациентах, отделении, клинике, операции, новых медикаментах, технологиях или о чем-нибудь подобном, тогда это было бы важным. Но личная жизнь — нет, это никому не интересно.
Она кивнула, обдумывая, что из этого следует в первую очередь сообщить Джеку.
— Я знаю, о чем вы думаете, — продолжал Маартенс. — У Джимми есть мотив. Он — пластический хирург и, чтобы наказать неверную подругу, срезал ей лицо и так далее.
Кейт решила сменить тему.
— Вы знали, что Лили жила на Хедли-роуд?
Он нахмурился. Похоже, его смутил внезапный поворот в беседе.
— Нет. Я думал, она жила в Шордиче.
— Да, но дом ее родителей находится у вас по соседству.
— Надо же, — казалось, его это не удивило, — понятия не имел. Хотя погодите, речь идет о том ужасном дворце с фонтаном и драконом на фасаде? Если мне не изменяет память, там еще у входа две огромные вазы в китайском стиле, а на парадной двери — фальшивый витраж?
Кейт пожала плечами: снобизм, проскользнувший в этой тираде, был ему не к лицу.
— Не знаю. Я там не была. — Она допила латте. — Скажите, а как профессор Чан отреагировал, когда узнал, что его невеста убита?
— Трудно сказать. Вы вчера, должно быть, сами видели: невозможно понять, какие эмоции он испытывает.
