Внутри Ванесса снимает кожаные перчатки и натягивает одноразовые латексные. Она намерена обследовать весь дом, дюйм за дюймом, не оставив отпечатков. Она включает свет и кондиционер, опускает жалюзи. В этом дешевом доме, арендуемом холостым деревенским парнем после пятилетней отсидки, пустовато и неуютно. Спартанская обстановка, непременный огромный телеэкран. Часть окна завешана простынями. Кухонная раковина забита грязной посудой, на полу в ванной лежит ворох грязного белья. Гостевая комната используется как чулан для хлама. В двух мышеловках мирно покоятся мыши с переломанными хребтами.
Первой подвергается обыску спальня Натана. В высоком комоде ничего. Под кроватью, между матрасом и пружинной сеткой тоже. Ванесса тщательно роется в полном барахла встроенном шкафу. Дом сколочен, как водится, наскоро, под ним нет бетонной плиты, и дощатый пол прогибается при каждом шаге. Она простукивает половицы, ища место, где звук будет более гулким, — признак тайника.
Я подозреваю, что Натан хранит добычу где-то в доме, хотя не обязательно в главных помещениях. Тем не менее мы должны все проверить. Если он не дурак — что маловероятно, — то разделил деньги на части и спрятал в нескольких местах.
Из спальни Ванесса переходит в гостевую комнату, тщательно обойдя убитых мышей. В двенадцать тридцать она начинает гасить свет — Натану пора баиньки. Она идет по комнатам, инспектируя каждый угол, каждый косяк, ничего не пропуская, переворачивая и отодвигая все, что удается перевернуть и отодвинуть. Тайник может находиться в стене, в полу, над потолком; его можно зарыть в саду; если обыск ничего не даст, остается еще сейф в «Бомбее».
В тесный подвал ведет лестница из семи ступенек. Кондиционера здесь нет, стены из шлакобетона некрашеные. Час в подвале — и Ванесса так вымокла, так устала, что продолжать нет сил. Она падает на диван в гостиной и засыпает, вцепившись в кобуру с «глоком».
Если и в субботу Решфорда не очень тянуло работать, то в воскресенье он уже отбивается руками и ногами, но я не оставляю ему выбора: умоляю поехать со мной в тюрьму и подергать там за те же ниточки, которые он потревожил накануне. Для упрощения дела сую ему стодолларовую бумажку.
Мы прибываем в тюрьму к девяти утра, и уже через пятнадцать минут я сижу нос к носу с Натаном в той же комнате, что вчера. Я шокирован его видом: побои налицо, причем сильные; сколько еще надзиратели позволят этому продолжаться? Вся его физиономия теперь — сплошной кровоподтек, открытые раны, запекшаяся кровь. Верхняя губа распухла и касается кончика носа. Левый глаз совсем заплыл, правый покраснел и распух. Во рту недостает переднего зуба. Вместо шортов и гавайской рубахи на нем грязный белый комбинезон в пятнах крови.
Мы наклоняемся друг к другу, почти соприкасаясь лбами.
— Помоги мне! — стонет он, почти плача.
— В общем, так, Натан, — начинаю я. — Это жулье требует с владельца самолета миллион долларов, и он уже согласен раскошелиться, так что свой куш они получат. По положению на сегодня меня ни в чем обвинять не намерены. А от тебя они хотят полмиллиона. Я уже втолковывал им через Решфорда, что таких денег ни у кого из нас нет, объяснял, что мы просто пассажиры чужого самолета, совсем не богаты и все такое. Но ямайцы не верят, хоть кол им на голове теши. Вот такая ситуация.
Натан гримасничает — похоже, ему трудно дышать. Раз ему так разукрасили лицо, то лучше не видеть его тела. Я уже предполагаю худшее, но вопросов не задаю.
Он кряхтит и выдавливает:
— Ты можешь вернуться в США, Рид? — Голос у него совсем слабый, тоже раненый.
— Думаю, могу. Решфорд считает, что могу. Только с деньгами туго, Натан.
Он хмурится, стонет. То ли сейчас хлопнется в обморок, то ли зарыдает.
— Слушай внимательно, Рид. Деньги у меня есть, много…
Я смотрю ему прямо в глаза, вернее, в правый глаз, потому что левый не открывается. Это грандиозный момент, ради него все и делалось. Если бы не он, весь проект завершился бы колоссальной катастрофой, оказался проигранной игрой с ужасным концом.
— Сколько? — спрашиваю я. Ему не хочется продолжать, но деваться некуда.
— Для выкупа хватит.
— Полмиллиона долларов, Натан?
— Больше. Давай будем партнерами, Рид, только ты и я. Я скажу тебе, где деньги, ты их заберешь, вытащишь меня отсюда, и мы станем партнерами. Только ты уж дай мне слово, Рид. Я должен тебе доверять.
— Погоди, Натан! — Я отшатываюсь, хватаюсь за голову. — Ты хочешь, чтобы я полетел отсюда домой, вернулся с кучей денег и подкупил ямайскую полицию? Ты серьезно?
— Прошу тебя, Рид! Мне больше не к кому обратиться. Здесь только ты понимаешь, что происходит, больше никто. Так что действуй, Рид. Пожалуйста! От этого зависит моя жизнь. Я здесь не выживу. Посмотри на меня! Прошу тебя, Рид. Сделай, что я прошу, вытащи меня, и ты будешь богачом.
Я еще сильнее отшатываюсь от него, как от прокаженного. Он твердит свое:
— Действуй, Рид, спаси меня, вытащи!
— Полезно было бы узнать, как ты заколотил такую деньгу…
— Не заколотил, а украл.
Я ничуть не удивлен.
— Наркотики? — Хотя ответ известен мне заранее.
— Нет, нет… Мы партнеры, Рид?
— Не знаю, Натан. Не уверен, что подкуп ямайской полиции — это то дело, для которого я создан. Вдруг меня заметут? Я могу оказаться рядом с тобой.
— Тогда не возвращайся. Пришли деньги Решфорду, пусть он занимается моим освобождением. Ты придумаешь, как это сделать, ты — голова!
Я киваю, как будто мне нравится ход его размышлений.
— Где деньги, Натан?
— Мы партнеры, Рид? Половина твоя, половина моя, по рукам?
— Ладно-ладно, только я не хочу рисковать свободой, ты понял?
— Понял.
Мы оба молчим и испытующе смотрим друг на друга. Он тяжело дышит, каждое слово дается ему с большим трудом. Он медленно протягивает мне правую руку — распухшую, исцарапанную.
— Мы партнеры, Рид? — умоляюще спрашивает он. Я, решившись, пожимаю ему руку, и он кривится от боли. Как бы не было перелома.
— Где деньги? — спрашиваю я.
— Дома, — произносит он медленно, нехотя — как-никак выдает главную тайну своей жизни. — Ты там был. На заднем дворе навес, под ним всякая рухлядь. Деревянный пол. Справа, под старой неработающей газонокосилкой, люк. Чтобы его найти, надо отодвинуть косилку и убрать часть рухляди. Только гляди в оба: там поселились две здоровенные змеи. Под дверцей люка отделанный бронзой гробик.
— Гробик?! — испуганно переспрашиваю я.
— Да, детский гроб. Плотно закрытый, водонепроницаемый, герметический. Сбоку, там, где должны быть ноги, у него скрытая защелка. Если ее приподнять, гроб откроется.
— Что внутри?
