— Я все равно не расскажу вам того, что говорила Тиммер.
Гамаш знал, что сможет убедить ее, если очень постарается. Но для чего? Если лабораторные исследования снимут подозрения с Крофтов, тогда он вернется к ней, это несомненно. Но пока что она права. Ему не нужно знать, что сказала Тиммер, хотя, Господь свидетель, очень хотелось бы.
— Вот что я вам скажу, — ответил он. — Я не буду настаивать. Но в один прекрасный день я могу снова попросить вас об этом, и тогда вам придется рассказать мне все.
— Это справедливо. Если вы снова попросите меня, тогда, конечно, я расскажу, что сказала Тиммер.
— У меня есть еще один вопрос. Что вы можете сказать о мальчишках, которые швырялись навозом?
— В детстве мы все совершаем необдуманные, жестокие поступки. Я помню, как однажды зазвала соседскую собаку и заперла ее у себя дома, а потом сказала маленькой девочке, что ее собаку увез человек, отлавливающий бродячих собак, и убил. Мне до сих пор иногда снится ее лицо, и тогда я просыпаюсь вся в поту, с бешено бьющимся сердцем. Лет десять назад я узнала, где она живет, и пошла к ней, чтобы извиниться, но к тому времени она погибла в автокатастрофе.
— Вы должны простить себя, — сказал Гамаш, приподнимая с колен «Бытие».
— Вы правы, конечно. Но, быть может, я не хочу этого делать. Может быть, я не хочу утратить это чувство вины. Мой собственный, личный ад. Жуткий и страшный, но мой. Временами я бываю ужасно упрямой. И местами тоже. — Она рассмеялась, смахивая невидимые крошки с халата с поясом.
— Оскар Уайльд говорил, что нет греха страшнее глупости.
— А что вы думаете об этом?
У Мирны загорелись глаза. Она явно обрадовалась такому повороту разговора, когда в центре внимания оказался он. Старший инспектор ненадолго задумался.
— Я делал ошибки, которые позволили преступникам отнять еще несколько жизней. А теперь, оглядываясь назад, понимаю, что каждая из этих ошибок была глупой. Поспешный вывод, неверное предположение, которого я придерживался слишком долго. Всякий раз, когда я делаю неправильный выбор, общество подвергается опасности.
— Вы извлекаете уроки из своих ошибок?
— Да, учительница, я хорошо усваиваю эти уроки.
— Тогда вам больше не о чем сожалеть, полицейский. Я предлагаю вам сделку. Я прощу себя, если вы, в свою очередь, тоже простите себя.
— Договорились, — согласился Гамаш и пожалел, что на самом деле не все так просто.
Через десять минут Арман Гамаш уже сидел за столиком в бистро, поглядывая в окно на деревушку Три Сосны. Он взял у Мирны книгу, но это было не «Бытие» или «Утрата». Она выглядела удивленной, когда он положил книгу перед ней на прилавок. А теперь он сидел и читал ее, перед ним стоял бокал «чинзано» и крендельки с солью на блюдечке. Время от времени он поднимал голову, бросая взгляд на деревню и обступивший ее со всех сторон лес. Облака поднимались и таяли, в небе загорались яркие отблески вечернего заката, освещавшие вершины гор, которые окружали деревушку. Раз или два он пролистал книжку в поисках иллюстраций. Найдя то, что искал, он загибал уголки страниц и продолжал чтение. Это было очень приятное времяпрепровождение.
Манильский конверт, брошенный на столик, заставил его вернуться к действительности.
— Отчет о вскрытии. — Коронер Шарон Харрис опустилась рядом с ним и заказала себе выпивку.
Гамаш отложил книгу и взял в руки бумаги. Через несколько минут он спросил:
— Если бы стрела не попала ей в сердце, она все равно убила бы ее?
— Если бы она прошла рядом с сердцем, то да. Но, — тут доктор Харрис наклонилась над столом и развернула отчет так, чтобы он мог лучше его видеть, — ей выстрелили прямо в сердце. Понимаете? Тот, кто сделал это, наверняка прекрасный стрелок. Это не просто случайность.
— Подозреваю, мы придем именно к такому заключению, то есть, что это была как раз случайность. Несчастный случай на охоте. Он будет не первым в истории Квебека.
— Вы правы, конечно. Каждый охотничий сезон происходит масса несчастных случаев, но с ружьями. А вот насчет стрел я не уверена. Чтобы попасть прямо в сердце, нужно быть чертовски хорошим охотником, а хорошие охотники нечасто совершают подобные ошибки. Только не лучники. Это не обычная деревенщина.
— К чему вы клоните, доктор?
— Я всего лишь хочу сказать, что если смерть мисс Нил произошла в результате несчастного случая, то у охотника, должно быть, очень плохая карма. В качестве судебно-медицинского эксперта мне пришлось расследовать достаточно много несчастных случаев на охоте со смертельным исходом, но ни в одном из них не был замешан хороший стрелок из лука.
— Вы хотите сказать, что если это сделал хороший охотник, то он сделал это умышленно?
— Я повторяю, что это дело рук хорошего стрелка из лука, а такие люди, как правило, не совершают подобных ошибок. Выводы вы можете сделать сами. — Она тепло улыбнулась ему и кивнула посетителям за соседним столиком. Гамаш вспомнил, что она — местная жительница.
— У вас дом в Клегхорн Холт, правильно? Это далеко отсюда?
— Примерно двадцать минут езды на машине в сторону Аббатства. Я хорошо знакома с Тремя Соснами благодаря журналу искусств. Здесь живут Питер и Клара Морроу, так ведь? Вон там, по-моему? — Она показала рукой в окно через площадь на домик из красного кирпича.
— Верно. Вы знакомы с ними?
— Нет, только с их творчеством. Он член Королевской Академии Канады. И вообще считается известным и даже выдающимся художником. Он создает потрясающие картины, яркие и совершенные. Его творчество похоже на абстракционизм, хотя на самом деле это полная противоположность, представляющая собой гиперреализм. Он берет какой-либо предмет, скажем, вот этот бокал «чинзано»… — Она взяла бокал в руки. — И рассматривает его, что называется, в упор. — Она подалась вперед настолько, что ее ресницы почти касались стенок бокала. — Потом он берет микроскоп и приближается еще больше. А потом он рисует то, что увидел. — Она вернула его бокал на столик. — Его работы просто великолепны. Должно быть, на одну-единственную картину уходит куча времени. Не знаю и не представляю себе, как у него хватает терпения.
— А что вы можете сказать о Кларе Морроу?
— У меня есть одна из ее работ. Думаю, она — потрясающий художник, но при этом совершенно непохожа на него. Ее искусство очень женственное, в нем присутствует много обнаженного женского тела и аллюзий, намеков на богинь. Она блестяще потрудилась, создав серию произведений к «Дочерям Софии».
— Вы имеете в виду трех граций? Веру, Надежду и Любовь?
— Вы меня поражаете, старший инспектор. У меня есть один из ее циклов. Надежда.
— Вы знакомы с Беном Хедли?
— Из Хедли Миллз? Скажем так, я знаю его в лицо. Мы были вместе на нескольких мероприятиях. Галерея искусств «Артс Уильямсбург» каждый год устраивает прием гостей в саду, на открытом воздухе, и часто это происходит на земле, принадлежавшей его матери, так что он всегда там бывает. Полагаю, теперь это его собственность.
