— Кто такой «он»?
— Тот парень, который разговаривал со мной по телефону.
С лица Гамаша исчезло выражение спокойствия и терпения.
Он подался вперед, рассерженный и строгий.
— Прекратите разговаривать со мной таким тоном. Вы будете отвечать на мои вопросы подробно и уважительно. Более того… — Он понизил голос, перейдя почти на шепот. Те, кому довелось его слышать, никогда не забывали этого. — Вы будете отвечать правдиво.
Он выдержал паузу и взглянул ей прямо в глаза. Она ответила ему дерзким взглядом. Гамаш понял, что устал от этой непредсказуемой особы. Он сделал все, что мог. Вопреки здравому смыслу он поверил ей, а она солгала один раз и теперь вот второй.
— Перестаньте сутулиться и съеживаться, как обиженный ребенок. Сядьте прямо, когда разговариваете со мной. И смотреть мне в глаза!
Николь незамедлительно повиновалась.
— Кому вы звонили с вопросом о завещании, агент?
— Я позвонила в головную контору в Монреале и попросила человека, который ответил мне, проверить завещание. Он перезвонил и сообщил то, что я передала вам. Эти сведения оказались неверными, сэр? Если так, то это не моя вина. Я поверила ему. Я полагала, что он честно выполнил свою работу.
Ее ответ настолько поразил Гамаша, что, пожалуй, он даже восхитился бы, не испытывай он такого отвращения.
Правда заключалась в том, что она никуда и никому не звонила, потому что понятия не имела, к кому следует обратиться. Так что самое меньшее, что должен был сделать Гамаш, это дать ей совет и указание. Он ведь так кичился тем, что любит брать начинающих сотрудников под свое крылышко, а потом носится с ними, как с писаной торбой. Так что сам виноват.
— С кем в главной конторе вы разговаривали?
— Я не знаю.
Гамаш устал от всего происходящего и понимал, что только даром теряет время. Она была неисправима. Впрочем, было еще кое-что, что он мог для нее сделать, точнее, попытаться. Он мог показать ей, что ее ждет, если она не будет проявлять осторожность.
— Пойдемте со мной.
Домик Руфи Зардо был маленьким и захламленным, повсюду высились стопки бумаг, журналы и рабочие тетради. Книжные шкафы, забитые книгами, тянулись вдоль стен, книги лежали даже на скамеечках для ног, кофейном столике и кухонном разделочном столе. Они громоздились и в одежном шкафу, куда она швырнула их куртки.
— Я только что выпила чашку кофе и не намерена варить его снова.
«Какая стерва», — подумала Николь.
— Мы хотим всего лишь задать вам несколько вопросов, — примирительно заявил Гамаш.
— Я не собираюсь предлагать вам присесть, так что вам придется поторопиться.
Николь опешила от такой неучтивости. Впрочем, люди бывают всякие.
— Джейн Нил знала о том, что вы рассказали ее родителям об Андреасе Зелински? — задал вопрос Гамаш, и в комнате воцарилась напряженная тишина.
У Руфи Зардо могла отыскаться веская причина желать Джейн Нил смерти. Предположим, Руфь опасалась, что если факт ее предательства по отношению к Джейн станет достоянием общественности, никто в Трех Соснах не подаст ей руки.
Люди, которые любили ее вопреки всему, могут внезапно прозреть и увидеть, что она в действительности собой представляет. Они возненавидят ее, если узнают о том ужасном поступке, который она совершила, и тогда она останется одна. Сердитая, ожесточенная, одинокая пожилая леди. Она не могла пойти на такой риск, ставки были чересчур высоки.
Из собственного многолетнего опыта по расследованию убийств Гамаш знал, что в таком деле мотив присутствует всегда, и зачастую он, этот мотив, казался бессмысленным всем, кроме убийцы. И для этого человека он значил очень многое, если не все.
— Проходите, — сказала Руфь, взмахом руки приглашая их к кухонному столу. Это был садовый столик, окруженный четырьмя металлическими садовыми стульями производства компании «Кэнэдиен Тайер». Усевшись, она заметила, что Гамаш оглядывается по сторонам, и поспешила предварить его вопрос. — Мой муж умер четыре года назад. С тех пор я понемногу распродаю кое-что, в основном антикварные вещицы, принадлежавшие семье. С помощью Оливье. Это позволяет мне сводить концы с концами.
— Андреас Зелински, — напомнил он ей.
— Я прекрасно расслышала ваш вопрос, еще когда вы задали его в первый раз. Это было шестьдесят лет назад. Кому теперь до этого дело?
— Тиммер Хедли было до этого дело.
— Что вообще вы знаете об этом?
— Она знала, что вы сделали. Она подслушала ваш разговор с родителями Джейн. — Говоря это, он внимательно изучал каменное лицо Руфи, на котором ничего не отражалось. — Тиммер сохранила вашу тайну, о чем жалела до конца жизни. Но, быть может, перед смертью она все рассказала Джейн. Что вы на это скажете?
— Я скажу, что из вас получился бы дерьмовый психиатр. Тиммер мертва, Джейн умерла тоже. Оставьте прошлое в покое.
— Да неужели? А сами вы можете так поступить?
Кто же причинил вам такую боль когда-то,
От которой вы до сих пор не оправились,
Так что каждый первый шаг,
попытку завязать отношения
Вы встречаете, презрительно кривя губы?
Руфь лишь фыркнула в ответ.
— Неужели вы полагаете, что можете чего-то добиться, цитируя мои же собственные стихи? Вы что же, всю ночь напролет, как студент перед экзаменом, зубрили их, готовясь к разговору? Надеетесь выжать из меня слезы перед лицом моей собственной боли? Чушь.
— Собственно говоря, это стихотворение я помню наизусть целиком:
Когда же были посеяны эти семена ярости,
И на какой почве они взошли,
Орошаемые слезами гнева или печали?
— Но было так не всегда, — в один голос закончили куплет Руфь и Гамаш.
— Да, да. Хватит. Я рассказала обо всем родителям Джейн, потому что считала, что она делает ошибку. У нее было будущее, которое она бездарно растратила бы на этого мужлана. Я сделала это ради нее. Я пыталась убедить ее, а когда поняла, что у меня ничего не выходит, начала действовать за ее спиной. Теперь, оглядываясь назад, можно, конечно, признать, что это была ошибка. Но и только. Отнюдь не конец света.
— Мисс Нил знала об этом?
— Мне об этом ничего неизвестно. И даже если бы она знала, это ничего бы не изменило и не имело бы никакого значения. Все случилось давным-давно, забыто и похоронено.
«Что за ужасная, самодовольная особа!» — думала Николь, оглядываясь по сторонам. И тут она поняла, что нашла подходящий предлог. Нужно только сделать вид, что ей понадобилось навестить уборную.
— Могу я воспользоваться вашей туалетной комнатой?
Будь она проклята, если скажет «пожалуйста» этой женщине!
