Ричард Лайон сидел в мастерской в подвале и колдовал над своим новым изобретением. Рядом с ним, на верстаке, лежала рождественская открытка, которая пришла с утренней почтой. Она была от Саула Петрова. В ней Саул извинялся за свой роман с Сиси. Дальше он писал о том, что у него была пленка с компрометирующими фотографиями Сиси, которую он впоследствии сжег. Саул признавался в том, что поначалу собирался шантажировать Сиси, если той удастся разбогатеть, а после ее смерти не сразу выкинул эту пленку, потому что решил проделать то же самое с Лайоном. Но недавно в нем проснулась совесть, которую он считал навсегда потерянной. Поэтому теперь Саул хотел извиниться перед ним. В конце письма Саул выражал надежду на то, что когда-нибудь они смогут стать если не друзьями, то хотя бы добрыми приятелями, потому что в ближайшем будущем наверняка окажутся соседями.
Ричард Лайон сам удивился тому, как много значило для него это письмо, и подумал, что, возможно, они с Петровым могли бы стать хорошими друзьями.
Возвращаясь к машине, припаркованной у бистро, Гамаш и Рене-Мари столкнулись с агентом Робертом Лемье.
— Я собираюсь встретиться с суперинтендантом Бребефом, — сказал Гамаш, пожимая руку молодого человека и представляя его Рене-Мари, — и попросить его распределить тебя в наш отдел.
Глаза Лемье широко распахнулись от изумления.
— Господи, сэр… Благодарю вас! Благодарю! Я не подведу вас, сэр.
— Знаю, что не подведешь.
Они вдвоем начали очищать машину от снега. Рене-Мари решила подождать в бистро.
— Бедная мадам Зардо, — сказал Лемье, указывая скребком на Руфь, сидящую на обычном месте на деревенской площади.
— Почему ты назвал ее бедной?
— Она же пьяница. Мне сказали, что это ее пивная прогулка.
— А ты знаешь, что такое пивная прогулка?
Лемье уже собирался кивнуть, но в последнюю секунду спохватился. Может быть, он все неправильно понял? Сделал слишком поспешные выводы? Он отрицательно покачал головой.
— Вот и я тоже не знал, — улыбнулся Гамаш. — Но Мирна Ландерс мне все объяснила. У Руфи была собака по имени Дейзи. Я помню Дейзи. Они с Руфью были неразлучны. Две старые сварливые дамы, хромая, шли вместе по жизни. Но этой осенью Дейзи начала чахнуть. Она почти не вставала, и всем было ясно, что конец близок. Тогда Руфь вывела свою старую подругу на последнюю прогулку. Было пять часов, и они отправились в лес, туда, куда ходили каждый день в течение стольких лет. Руфь взяла с собой ружье и, улучив момент, когда Дейзи смотрела в другую сторону, застрелила ее.
— Но это же ужасно!
— Здесь это называют пивной прогулкой. Дело в том, что большинство фермеров, когда им предстоит усыпить свою собаку или другого домашнего любимца, обычно предварительно выпивают ящик пива. Алкоголь притупляет остроту восприятия и эмоциональных переживаний. Руфь была абсолютно трезвой. С ее стороны это было проявление большой любви, милосердия и невероятного мужества. Потом Оливье и Габри помогли ей похоронить Дейзи под этой скамейкой на деревенской площади. И с тех пор Руфь каждый день приходит навестить свою Дейзи. Как Грейфрайарз Бобби
[84]
.
Лемье не понял последнего сравнения, но зато понял, что ошибался.
— Постарайся впредь быть осторожнее с выводами, — сказал Гамаш. — Я на тебя рассчитываю.
— Я все понял, сэр. Я буду стараться.
В одном из кабинетов главного управления Сюртэ зазвонил телефон, и суперинтендант ответил почти сразу. Он ждал этого звонка. Выслушав невидимого собеседника, он сказал:
— Вы молодец. Хорошо справились.
— Извините, сэр, но мне все это как-то не по душе.
— А вы думаете, мне по душе? Вы даже не представляете, как меня удручает эта ситуация. Но у нас нет выбора.
Суперинтендант говорил чистую правду. Он оказался в незавидном положении и действительно сильно переживал из-за этого. Но Гамаша необходимо было убрать с дороги, и только он один мог это сделать.
— Да, сэр. Я понимаю, сэр.
— Вот и хорошо, — сказал Мишель Бребеф. — Я рад, что мы друг друга поняли. А сейчас извините, мне звонят по другой линии. Держите меня в курсе. — Он попрощался с агентом Робертом Лемье и снял трубку другого телефона.
— Bonjour, суперинтендант, — раздался в трубке низкий бархатный голос Гамаша.
— Bonne annéе, Armand, — ответил Бребеф. — Чем могу помочь, тоn ami?
— У нас проблема. Мне нужно поговорить с тобой об агенте Николь.
Вернувшись домой, Иветта Николь начала распаковывать дорожную сумку, рассовывая грязную одежду по ящикам. Ее отец стоял на пороге и собирался с мужеством, чтобы заговорить. Пора было рассказать дочери всю правду о мифическом дяде Сауле.
— Иветта…
— Чего тебе? — Она резко обернулась к нему, комкая в руках грязно-серый свитер. Ее голос звучал дерзко и вызывающе. Этот тон был хорошо знаком Ари Николеву. Он не раз слышал, как она разговаривает так с окружающими, и ему это даже нравилось. Но еще ни разу за всю свою жизнь его дочь не разговаривала так с ним. Он шагнул к ней и почувствовал неприятный запах гари.
Она, конечно, рассказывала ему о пожаре. Но одно дело телефонный разговор с Тремя Соснами, когда все события, о которых рассказывала Иветта, казались не совсем реальными, и совсем другое стоять рядом с ней, чувствовать запах гари и осознавать, какой опасности она подвергалась. Ари охватил ужас при мысли, что он едва не потерял ее. Дочь чуть не погибла из-за его лжи. Из-за несуществующего дяди Саула.
— Я горжусь тобой, — сказал он.
— А я больше не желаю об этом говорить. Я уже все тебе рассказала. — Иветта повернулась к нему спиной. Впервые в жизни. Это небрежное движение перевернуло всю жизнь Ари Николева. Дочь отвернулась от него.
Униженный и растоптанный, он все еще пытался найти в себе силы для того, чтобы рассказать дочери правду. Рассказать о том, что она могла погибнуть из-за мифа, который он однажды создал. Из — за того, что он лгал ей. Всю ее жизнь он ей лгал.
Она возненавидит его за это. В этом Ари не сомневался. Он смотрел на спину дочери и представлял себе, какая жизнь ожидает его впереди. Безрадостная и унылая. Лишенная тепла, смеха и любви. Не слишком ли дорогая цена за правду?
— Я хотел…
— Чего ты хотел?
Иветта снова обернулась к отцу, мысленно умоляя его о том, чтобы он не отступал, чтобы продолжал настаивать, чтобы заставил ее открыться. Она бы снова и снова рассказывала ему об ужасном пожаре, пока эта история не стала бы одной из семейных легенд, облагороженной и красивой.
