Финансы короля находятся в прежнем состоянии — даже после того как в начале этого года было обнародовано вето Казначейства и корона отказалась выплачивать проценты по своим огромным долгам и тем самым сделала банкротами многих ювелиров, а весь город поставило с ног на голову — денег, которые были отложены на отстройку города, почти не осталось, и, если не говорить о том, что принадлежит лично его семье и его фавориткам, их едва хватает на содержание королевской свиты. Лучшие помещения во дворце занимает мадемуазель де Керуаль, комнаты ее, в которых некогда жила королева, расположены рядом с королевскими покоями. Юная мадемуазель, похоже, вознамерилась воссоздать в своих просторных помещениях второй Лувр; менее чем за два года она уже три раза затевала в них ремонт. Мне много есть что о ней рассказать тебе — но в данный момент меня призывает мой повелитель, и я должен повиноваться.
Оказалось, совершенный пустяк: он попросил меня позвать секретаря, чтобы продиктовать ему письмо, чем он в данный момент и занимается. Я стараюсь притвориться глухим и ничего не слышать, чтобы иметь возможность спокойно продолжать это письмо, но сквозь мою добровольную глухоту несколько слов все-таки прорывается: «нищие ублюдки» и «непереваренная блевотина моря», говорит он с чувством, и для меня не остается сомнений, что в письме его речь идет о голландцах. Нельзя сказать, что он ненавидит голландцев, но дело в том, что королю в настоящее время надо с ними воевать и Арлингтон, независимо от собственных убеждений (хотя я не вполне уверен в том, что мой господин их имеет), должен во всем следовать воле и желаниям короля. В самом деле, Арлингтон женат на голландке и любит свою жену безмерно; исследовать причины такой любви, я думаю, никому не под силу. Она далеко не красавица, а приданое ее было столь жалким, что было потрачено в единый миг. Они живут очень даже не по средствам и постоянно находятся буквально в шаге от разорения, поскольку оба обожают красивые вещи и увеселения, но лорд Арлингтон не рожден для богатства и поэтому считает необходимым, в целях извлечения личных доходов, держаться поближе к правительству. Я думаю, что именно это, нежели религиозные или политические соображения, заставляет его считать Францию страной для всего остального мира образцовой; чем тверже абсолютная власть Карла, тем свободнее может мой господин получать для себя всю возможную выгоду без всяких помех со стороны парламента. Недавно его постигла очень большая неприятность: его бывшего протеже Томаса Клиффорда король назначил на должность государственного казначея, когда этой должности домогался он сам. Он переживает это событие так, будто его предал ближайший друг, и теперь считает Клиффорда неблагодарным негодяем. Но винить в этом ему следует только себя самого, поскольку, несмотря на то, что король высоко его ценит, его величество прекрасно осведомлен о мотовстве и расточительности моего господина; именно по этой причине казначеем он назначил не его, а Клиффорда.
У Арлингтона огромное имение в Юстоне, где ухаживание короля за мадемуазель де Керуаль, длившееся целый год, увенчалось наконец полным успехом, чему немало способствовали советы, которые хорошенькой маленькой бретонке усердно подавали лорд и леди Арлингтон. Чтобы заставить ее с легким сердцем вручить королю единственное сокровище, которым она обладала, не получив взамен титула королевы, они же устроили для мадемуазель и короля шуточную свадьбу. Конечно, теперь, когда она подарила королю ребенка (одного из тринадцати, по последним подсчетам, хотя могут быть и еще, из тех, которые пребывают в безвестности или остаются непризнанными; любвеобильность короля и способность ее приносить плоды такова, что, когда однажды его назвали «отцом нации», лорд Бекингем саркастически заметил: «О да, и довольно значительной части ее»), новость о ее триумфе распространилась по всей Англии и континенту, и ни одна женщина не могла быть более довольна собой, чем она.
Но так было только до недавнего времени, когда в результате естественного хода вещей расстановка сил решительно изменилась не в ее пользу. Главным образом по этой причине (впрочем, с тем, о чем я писал ранее, также следует обращаться крайне осторожно и благоразумно) я прошу тебя, как только ты прочтешь это послание, сожги его. Дело в том, что король наградил юную мадемуазель одним неприятным недугом, который он сам, скорей всего, получил от какой-нибудь грязной шлюхи. Арлингтон и мадам Северен делают все от них зависящее, чтобы это осталось в тайне, хотя мы с тобой знаем, что такого рода тайны долго таковыми не остаются. И когда все станет явным, в борьбе за власть начнется новый этап, интриги разгорятся с новой, невиданной силой и каждый министр, каждый придворный будет лезть из кожи вон, чтобы только попасть на глаза королю вместе со своей кандидаткой на должность новой «мисс». «Какой бы счастию ловить ты ни пытался, на крюк нацепишь шлюху — и король попался».
Дело зашло так далеко, что к больной пригласили врача, да еще женщину, про которую ни один человек не мог бы не то что сказать, но и подумать, что она ведет врачебную практику. Это дочь — да-да, вот именно, дочь — Чарльза Брискоу, которого ты должна помнить: он делал вскрытие принцессы Генриетты Анны и подтвердил, что в ее организме никакого яда нет, и что смерть ее наступила вследствие естественных причин. Такой вывод не стал для короля утешением; когда ему сообщили о кончине его сестры, он чуть не умер от горя. Доктор Брискоу был известен своим изобретением (помимо других лекарств и врачебных средств) целебной настойки против триппера. Его услугами пользовались многие придворные, я думаю, даже сам лорд Арлингтон до своей женитьбы, когда он вел весьма невоздержанный образ жизни.
На этом я должен теперь закончить, но обещаю скоро вновь написать. Я воздержусь теперь от излишних комплиментов и похвал, приличных в устах не столь близких тебе корреспондентов, зная, что наша дружба с тобой превыше всех обычных любезностей людей чуждых и посторонних.
Остаюсь всегда твоим смиреннейшим и послушным и пр. и пр.
Ральф Монтегю посыпает письмо песком как раз в тот момент, когда Арлингтон, махнув рукой, отпускает секретаря. Монтегю ждет, чтобы высохли чернила, и тоскливо смотрит на безрадостный вид за окном. Печальный английский дождь поливает внутренний двор, Банкетный дом, здания, где расположены кабинеты королевских министров и их секретарей, дворецких и управляющих, гофмейстеров и писарей, крыши цирюлен и столярных мастерских, прачечных и кухонь. Боже мой, какое это унылое место — Уайтхолл! Как только он наберет достаточную сумму в виде взяток, положенных ему по только что купленной должности, он построит себе дом во французском стиле, такой, какого во всем Лондоне еще не видывали.
Монтегю хочется зевнуть, но он подавляет это желание. В такие дни блестящее будущее кажется ему столь далеким, что и жить не хочется. Он складывает письмо вдвое и вдруг вспоминает, что как раз на этот час у него назначено свидание. Выходить на дождь нет никакого желания. Ничего страшного, подождет. Они всегда ждут. Когда-то его это удивляло, но не теперь.
Итак, он не вскакивает со стула и не бросается со всех ног невесть куда: в этот ненастный день лучше посидеть и поразмышлять о миссис Девлин. Как она похожа на своего отца! Это сходство проявляется не столько во внешних чертах, сколько в том, что оба они, похоже, исповедуют — впрочем, для отца ее это уже в прошлом — высокие принципы (в эти дни подобное качество встречается весьма редко), и в сочетании с врожденной добротой это особенно удивительно, тем более что оба отнюдь не склонны (еще раз — для отца ее это уже в прошлом) легко прощать человеческую глупость. Он улыбается, вспоминая, как она разговаривала с сэром Грэнвиллом. Бедняга, похоже, никогда больше не осмелится заговорить с этой женщиной — блестящая победа слабого пола над сильной половиной человечества!
