Этот нахальный незнакомец, похоже, видел болотину насквозь,
находя некую только ему ведомую тропу, и шел так уверенно да споро, что Лиза и
Леонтий не успели вновь утомиться, когда уже вышли на сухое.
Здесь русоволосый обернулся к ним и равнодушно спросил:
– К цыганке вернетесь?
– Не твое дело! – огрызнулась Лиза. – Тебе-то что?
– А то, – миролюбиво отозвался парень, – что, ежели к ней,
вам туда, – он махнул влево. – А ежели к Волге… где стружок дожидается, – он
засмеялся знакомым ехидным смешком, – то во-он туда! – указал вперед. – Рукой
подать! А теперь прощайте. Недосуг мне более с вами лясы точить. Будьте
здоровы! – И снова прилип горячим взором к лицу и груди Лизы. – Слышь, девка…
Лизавета! Всякое бывает, глядишь, когда и встретимся. Меня Вольно́й зовут.
Запомни, Лизонька! Может, еще на что сгожусь! – И, хохотнув, скрылся в чаще.
Будто растаял.
– Воистину леший
[15], – зло пробурчала Лиза и принялась
выжимать на себе насквозь мокрую юбку.
Глава 10
Вольной
Волга и впрямь оказалась рядом. Открылась за деревьями:
пологий зеленый берег, узкая полоска темного, сырого песка, серо-голубые волны
под серо-голубым небом. Мягкие тени облаков скользят по волнам, словно
проплывают стаи призрачных птиц…
Река здесь делала резкий поворот. Из-за шихана, как на Волге
называют холмы, тянуло далеким дымком. Лиза подумала, что, наверное, там и
стоит стружок, к которому их посылала Татьяна.
– Пошли? – не то спросила, не то велела Лиза, кивком
указывая на косогор, за которым должен был находиться струг.
Леонтий смотрел на нее нерешительно, но Лиза повернулась и
пошла по берегу, предоставив Леонтию право не решать самому, а лишь следовать
за нею.
Опять. Как было сегодня уже не раз.
Вскоре она перешла с песчаной полосы на кромку травы, потому
что песок поскрипывал и елозил под ногами. Впрочем, по траве тоже было идти
неловко, и Лиза петляла, выискивая тропку поутопчивее, пока не поняла, что и
трава, и песок тут вовсе ни при чем, а неловко ей оттого, что она чувствует
пристальный взгляд Леонтия. Ее чуть ли не припекало в пояснице, куда упирался
этот взгляд, и она незаметно для себя ускоряла шаг. Леонтий, наверное, не
поспевал за нею, однако взгляд его не отставал.
Лиза насупилась. Прежде, помнится, он на такое не
отваживался. Скользил испуганно-восторженным взором по лицу и тут же опускал
глаза. Что же случилось? Это все наглый взгляд Вольного, его бесстыжие глаза,
стройное, готовое на блуд тело! Леонтий это видел, видел, вот и заразился, вот
и перенял… И неожиданно для себя Лиза вспомнила свое тайное венчание, вспомнила
Алексея – и впервые задумалась: если бы не явилась нежданно-негаданно Неонила
Федоровна, не порушила все на свете, что было бы потом, после? Может быть,
Алексей убежал бы прочь, лишь увидя ее. Убежал бы навек, чтобы гоняться за
Лисонькою. Ну а ежели ей удалось бы все-таки довести свой обман до конца?
До конца… Что тогда? Как это все было бы у них с Алексеем?
Целуют ли мужья жен своих или просто так похоть тешат, не глядя? Или правда ли
то, о чем им с Лисонькою обмолвилась как-то раз торговка в рыбном ряду: мол, и
бабам сласть в руках мужниных?
Нет, нельзя, нельзя, грех!
С Алексеем грех, потому что брат. А… не с Алексеем?
И внезапно, словно бы раскаленная игла, вонзилось в сердце
воспоминание: Татьяна как-то сказала со смехом, что Леонтий привез к ней Лизу
одетой в его исподнее. Тогда Лиза по наивности пропустила ее слова мимо ушей и
только теперь вдруг задумалась. Почему не в платье? Это, значит, что же? Он ее
раздевал? Он ее… видел? Или что? Что он делал с нею на расшиве? О господи! И
как он смеет смотреть!
Она вспыхнула, резко обернулась, ничего не видя от слез,
застлавших глаза, и наткнулась на встревоженный голос Леонтия:
– Сдается, мы уже пришли.
Шихан как бы отступил от Волги, внезапно открыв взору струг,
невеликий собою, что покачивался на волнах невдалеке от берега, а на самом
берегу – костерок, вокруг которого полусидели-полулежали трое мужиков. Обличье
они имели сумрачное и на Лизу с Леонтием воззрились без особой приветливости.
Лиза тряхнула головой и неожиданно для себя самой задорно
крикнула:
– Мир вам, старинушки!
– Мир и вам, попутнички! – отозвался самый старший из троих,
полуседой, бровастый и пузатый, и принялся с новым усердием помешивать в котле;
остальные вновь прилегли на травку, на их лица опять взошло выражение спокойное
и ленивое, а Лиза, мельком глянув на Леонтия, поняла по его быстрой улыбке, что
надетая ею личина задорной, веселой деревенской девахи самая здесь подходящая.
– Черная Татьяна вам кланяется, – добавила Лиза, подходя к
костру и косясь на котелок – ей вдруг невмоготу захотелось есть.
Толстяк вынул из котла ложку, подул на нее, облизал и кивнул
довольно:
– Хорош-ша, ох, хороша! А вы небось оголодали, пока шли?
Милости прошу к нашему шалашу. Ежели вы от Татьяны, – стало быть, гости дорогие
для нас. Похлебайте-ка ушицы, ну-ка?
Он мигнул сотоварищам. Те покорно вынули из-за пазух ложки и
уныло протянули Лизе и Леонтию. Похоже, хозяевам тоже животы подвело, а тут
гости нагрянули!
Толстяк тем временем снял с костра котел, поставил на траву
и велел «наваливаться».
Лиза и Леонтий так и сделали. И торопливо, и осторожно
хлебали огненную юшку, отдуваясь и виновато поглядывая на хозяев ложек, которые
с деланым равнодушием отводили глаза.
Толстяк, подметив неловкость, усмехнулся:
– Не спешите, чего там! Мы своих поджидаем, без артели не
начнем. Ешьте, ешьте! Только жаль, что хлебцем мы не богаты. Подъели весь.
– Сукрой был у нас преизрядный, да и его, и пожитки наши мы
во мшаве оставили, – повинилась Лиза, не в силах уняться и продолжая хлебать.
– Во мшаве? – с явным ужасом повторили хором мужики. – А
какая нелегкая вас туда занесла?
Лиза только плечами пожала, а Леонтий наконец впервые подал
голос:
– Путь укоротить думали, вот и сбились.
– Сбились? – хохотнул чернобородый мужик. – Слышь-ко,
Первуха? Сбились они! Небось с тропы вправо сворачивали, вот леший вас и завел.
Экие, право слово, безглазые. Как же можно – в лесу с тропы сойти!
