Она прошла уже, миновала, ее больше нет. Есть только завтра,
и надо смотреть ему в глаза. Нельзя сделаться жалкою добычею отчаяния. Нельзя,
невозможно, чтобы взор Провидения, устремленный на тебя, подернулся дымкой
презрения!..
* * *
Чудилось, едва забылись сном, как загрохотал засов,
заскрипела дверь, и в свете нарождающегося дня на пороге появилась
Гюлизар-ханым.
– Вставайте! – хлопнула она в ладоши. – Подите во двор!
Ее появление было столь неожиданно, а голос столь свиреп,
что невольницы, как стая перепуганных птиц, выпорхнули из подвала, спеша
поскорее миновать грозную огромную Гюлизар-ханым.
Женщины очутились в уютном внутреннем дворике, вымощенном
камнем, уставленном по углам кадками с розовыми кустами. А посреди дворика было
сделано углубление для водоема.
– Ну! – повелительно произнесла Гюлизар-ханым. – Все
раздевайтесь и в воду, живо! Ну?
Полонянки стискивали на груди рубахи, сжимали между коленями
юбки. Жалобные причитания возобновились. Это так разгневало Гюлизар-ханым, что
она выхватила из-за пояса татарскую плеть-камчу. Взмахнуть ею не успела, потому
что и она, и пленницы с изумлением уставились на Лизу, которая в это время
скинула свой изодранный терлык и кинулась в водоем, испустив при этом вопль,
который нельзя было истолковать иначе, как знак исступленного восторга.
Лиза окунулась с головой, вынырнула и, хохоча, забила по
воде ладонями, забыв обо всем на свете.
Глядя на нее, полезли в воду и другие пленницы.
И вдруг это несравненное блаженство было нарушено. В уши
вонзился такой оглушительный вопль и визг, что Лиза по пояс выскочила из воды.
То, что она увидела, привело ее в ужас: свора бекштаков, высыпавших из ворот,
окружила бассейн. С налитыми кровью глазами, с искаженными от вожделения
лицами, похотливо урча, они тянулись к обнаженным, суматошно мечущимся женщинам.
И вот один из янычар свесился с бортика, вцепился в волосы Параски, которая
оказалась всех ближе к нему, и грубо вытащил ее из воды.
Параска рванулась было, но бекштак сбил ее с ног сильным
ударом и поволок за волосы в угол двора.
Распалившиеся крымчаки набросились на пленниц, так же
безжалостно вытаскивая их из воды и насилуя тут же, на каменных плитах. Женщин
на всех не хватало. Оставшиеся без добычи торопили тех, кому повезло быть
первыми.
Лиза так и оцепенела посреди водоема, расширенными глазами
глядя на этот содом. Какой-то бекштак жадно тянулся к ней с бортика.
Она метнулась вперед и так дернула за шею склонившегося
крымчака, что он ухнул в бассейн. Лиза в два сильных взмаха очутилась у
противоположного края водоема, вылетела из него как ошпаренная. Но тут же едва
не свалилась обратно: прямо перед нею горой возвышалась Гюлизар-ханым с камчой
наготове.
– Вот ты и попалась, – насмешливо процедила из-под своих
черных шелков.
Но Лизу уже ничто не могло остановить. Она нырнула под
занесенную камчу и нанесла такой удар в тугую, будто немятое тесто, грудь
Гюлизар-ханым, что черная фигура с тяжким хрипом откачнулась, роняя плеть. Лиза
только того и ждала! Схватив камчу, отскочила к стене, прижалась спиною,
рассыпая вокруг такую дробь ударов (не прошли даром уроки табунщика Хонгора!),
что ринувшиеся к ней бекштаки невольно попятились. Сверкнул ятаган. Лиза резким
ударом выбила его, следующим ожгла какого-то крымчака так, что он схватился за
голову, из-под пальцев сочилась кровь.
Надругательство над беззащитными женщинами было прервано.
Бекштаки, оставив стонущие жертвы, подбегали к строптивице, не осмеливаясь,
однако, приблизиться вплотную: хлыст извивался в ее ловкой руке неутомимой
змеей.
– Эй, ты! – раздался вдруг голос Гюлизар-ханым.
Бекштаки расступились, и Лиза увидела, что фурия в черном,
подхватив чей-то ятаган, приставила его к горлу Ганки, которую держала за
волосы. Жертва даже дернуться не могла – острие тотчас полоснуло бы ей по шее.
– Если не опустишь камчу, я перережу им всем глотки по
очереди, – сказала великанша без всякой угрозы в голосе, совсем спокойно,
однако Лиза поняла: так и сделает. – Пока еще не поздно, ты исполнишь свой долг
перед воинами господина и не будешь наказана. Но если мне придется убить твоих
соплеменниц, ты так просто не отделаешься!
– Дай ты им, дай этим гаспидам! – хрипло выкрикнула Ганка. –
Ай тебе впервой? Колешься, як буркуль
[45] при дороге, а нам с того пропадать?!
Лиза смотрела остановившимися глазами.
«Видно, Бог против меня!»
С коротким рыданием она отшвырнула камчу, припала спиною к
стене, зажмурилась, закрыла лицо руками, ожидая, что вот сейчас вцепятся в нее
потные руки, повалят на камни…
Но торжествующий вопль бекштаков резко оборвался. Никто не
бросился к Лизе, никто не хватал ее, не тащил, не бил. И она осмелилась
взглянуть сквозь растопыренные пальцы.
И в этот миг на ее плечо что-то упало сверху.
Лиза вскинула голову. Да так и обмерла. Прямо над нею, на
стене, стоял какой-то человек в шароварах из отливающей золотом парчи, в такой
же безрукавке и сверкающей чалме.
Скрестив на груди руки, он холодно глядел на поверженных ниц
воинов. Заметив, что Лиза подняла голову и уставилась на него, он перевел на
нее взгляд; и вдруг мгновенная улыбка тронула его твердые, темные губы,
окруженные тонкими усами.
Стоя там, на стене, он казался невероятно высоким. И она все
смотрела, смотрела на него, забыв об опасности, до боли закидывая голову и
щурясь от игры солнечных лучей на переливчатой парче…
Легко и бесшумно, словно птица спорхнула с ветки, незнакомец
спрыгнул со стены и стал рядом с Лизою.
Он все еще улыбался ей, и в его улыбке не было ни угрозы, ни
насмешки, а ведь только это и привыкла видеть Лиза! И, завороженная его
улыбкою, она вдруг ощутила, что и ее губы чуть дрогнули.
Глаза незнакомца на смуглом, молодом, красивом лице были
удивительного золотисто-зеленого цвета, словно пронизанные солнцем драгоценные
камни. Из них изливалась такая нежность, что Лиза, не веря себе, невольно
сделала шаг к нему.
О, если бы в них билась только похоть, если бы он вдруг
вцепился ей в волосы, повалил, приставил к горлу кинжал!.. Но он только
улыбался, только смотрел, обливая Лизу этим взглядом, как живою водой; он
только протянул руку и осторожно, будто робея, коснулся ее груди.
