Баграм упоминал какой-то лаз на вершину Агармыша… Путь шел
прямо, не повышаясь, не понижаясь. То слева, то справа в серых стенах виднелись
узкие отверстия в рост человека вроде дверных проемов. Лизе они казались не
глубже, чем михрабы[91], а значит, в них нельзя было спрятаться. Но,
приостановившись перевести дух, она подумала, что, может быть, погони и не
будет. Вспомнила дрожь Гоар, ледяные руки Баграма, свой ужас, когда они только
на шаг ступили в этот ход… Нет, сюда можно вбежать только так, как она, – очертя
голову. Вряд ли у кого достанет храбрости по своей воле проникнуть сюда, где,
как говорила Гоар, живут души всех загубленных в подземных темницах, ибо не
могут найти выхода наверх, к небесам.
Что?.. Лиза замерла, словно наткнулась на незримую преграду.
Только сейчас до нее со всей ясностью дошло, куда она сунулась.
Она стояла недвижимо, силясь унять зубовную дробь, и
всматривалась во тьму. Навстречу ей медленно, словно таясь, наплывали волны
седого тумана. Клубились, дыбились, перетекали один в другой, принимая
причудливые, пугающие очертания. Это медлительное, будто хоровод призраков,
передвижение сопровождалось звуками настолько тихими, что их не смог бы уловить
самый изощренный слух, настолько пронзительными, что кровь стыла в жилах!
Похоже было, будто там, вдали, пульсирует сердце неведомого существа, витает
его дыхание, бьются в тяжелые своды и глохнут его стоны…
Ужас обрушился на нее, как обвал. Слепящий, отнимающий
дыхание ужас!
Вскинула руку, чтобы сотворить крестное знамение, но пальцы
не слушались, не складывались в троеперстие, их сводила судорога.
– Господи, спаси! – выдохнула она и разглядела бледную,
прозрачную длань, которая уже почти коснулась ее лица скрюченными перстами, но
внезапно отдернулась так стремительно, как если бы схватилась за живой огонь.
Лиза метнулась вперед. Раздавался звон калаф
[92], и, словно
белые струйки поземки, подхваченные вихрем, с пути ее уносились седые тени,
таяли в темных провалах, издавая еле уловимый шелест, в котором можно было
различить мольбы и проклятия, жалобы и стенания, пламенные речения и бессвязное
бормотание…
Но Лиза не слушала. Она бежала, бежала бог весть куда,
подчиняясь бесконечным поворотам, подъемам, спускам, на миг замирая, когда ход
перед нею раздваивался, но тут же продолжая путь; и если она выбирала не ту
дорогу, то сразу ощущала раскаленное прикосновение к груди, возвращалась и
бежала снова и снова…
Скоро извилистый ход резко пошел вверх, свод понизился,
приходилось сгибаться в три погибели, но как же легко стало дышать, когда
отступили с пути призраки! Лиза оглянулась только раз, чтобы заметить далеко
внизу промельк огненного взора… Захолонуло сердце… А потом она вдруг услышала
звон ручья. Наверное, это и был Серен-су, бегущий, как рассказывали, по вершине
Агармыша. Мрак впереди рассеялся, и звезда Зухал
[93], предвестница
неожиданностей, глянула с высоты небес прямо в глаза Лизе.
Ноги подогнулись, и Лиза рухнула на колени.
* * *
О, какая чистая ночь! Чудится, все семь небес
[94] можно
пронизать взором. Какое множество светлых огней рассыпано по ним мощью Творца!
Сияет прекрасная Зухра, искрится Сурайя
[95]… Не только имена у них иные, но и
сами звезды другие, непохожие на те, что глядят на Россию: крупные и яркие,
раскатившиеся по черному бархату.
Лиза стояла, закинув голову, с замиранием сердца следя за
игрой светил. Зрелище ночи лишило ее последних сил. Из мира смерти она попала в
мир вечности. Так вдруг, так внезапно…
Голова у Лизы закружилась. Страшно человеку в ночном
безмолвии… Она оперлась оземь и схватилась за мокрые холодные камни. Серен-су
струился у самых ног; она долго, блаженствуя, пила, смачивая лоб и грудь.
Напившись студеной воды, даже лоб заломило, Лиза утерлась
подолом и насторожилась. Что-то произошло вокруг; она ощутила это всем
существом своим. Что-то происходило…
Она медленно отняла от лица подол, распрямилась.
Да вроде все по-прежнему. Тихо. Поет меж камней Серен-су, из
долины чуть слышен плач филина. Дышит лес. Пошумливает ветер сухой травою. А
шум-то какой, словно множество легчайших шагов раздается…
Лиза обернулась так резко, что не удержалась и упала
навзничь, и тут увидела, как из щели меж каменных глыб, через которую она
недавно выбралась из подземного хода, медленно истекает клубящийся туман.
Так, значит, еще не все? Это еще не кончилось?!
Удивительная беспомощность завладела ею. Она только и могла,
что лежать, запрокинув голову, и смотреть, как седые струи заволакивают
окрестность; и если это впрямь явились души усопших в зиндане, то им уже было
тесно на вершине Агармыша, как тесно было в подземельях.
Раздавленная ужасом, Лиза ждала, что мертвенные глаза сейчас
обратятся на нее, как вдруг всплыло воспоминание:
«…и тот, кто отыщет его, высвободит из вечной тьмы эти
смятенные души и унесет с собою их вечное благословение… или проклятие, бог
весть!»
Тот, кто отыщет потайной ход… Она вышла на вершину Агармыша
потайным ходом, о котором рассказывал Баграм, – и все они потянулись следом!
Но что же дальше? Может быть, если лежать очень тихо, они ее
не заметят? Пройдут мимо искать свой путь на небеса? Ну не оставаться же им
теперь на земле до тех пор, пока труба Азраила возвестит начало Страшного суда?
О Боже, неужто и здесь они обречены скитаться и искать, опять искать чего-то и
ждать милости от случайности?!
Непрошеная жалость коснулась души, на глаза навернулись
слезы. Но Лиза даже рукой не могла шевельнуть, чтобы их смахнуть, и только
смотрела, смотрела, всем сердцем, всем существом своим содрогаясь от
безнадежной, пронизывающей жалости, едва ли не впервые в жизни позабыв о себе и
моля Всевышнего научить, дать силы… Она не знала, для чего, но молилась и
плакала так, что все тело билось от этих беззвучных рыданий.
