Ответил Ахматхан сразу на арабском языке, на котором они и разговаривали во время первой встречи.
— Ты, Ахматхан, умеешь быть гостеприимным хозяином? — спросил капитан.
— Конечно, Боб. Ты собираешься ко мне приехать в гости?
— Да, хотелось бы тебя навестить.
— Я приготовлюсь к встрече. Познакомлю тебя с моими друзьями, покажу, чем мы занимаемся. Тебе это будет интересно.
— Вообще-то я не развлекаться намереваюсь. Ты сможешь помочь мне решить некоторые важные для меня вопросы?
— Можешь не сомневаться. Я сам и мои люди к твоим услугам. Я умею быть благодарным. Моя жизнь мало стоит, но я ее все равно ценю, и ценю человека, благодаря которому я еще живу.
— А как твой друг? Который был с тобой.
— Дадух? Он рядом. Он теперь всегда рядом со мной.
— Он тоже готов мне помочь?
— У нас на Кавказе ценят хорошее к себе отношение. Мы умеем быть благодарными.
— Я только рад этому.
— Когда ты собираешься к нам в гости?
— Надеюсь, что скоро. Это не от меня зависит. Но надеюсь, что скоро. И привезу тебе подарок, от которого ты не сможешь отказаться. Он очень облегчит тебе твои дела.
— Каким бы ни был твой подарок, я все равно от него не откажусь, чтобы тебя не обидеть.
— Тогда — жди…
— Приезжай…
После этого разговора капитан Лосовски позвонил своему другу в ЦРУ и назначил встречу. Разговоры по телефону на темы оперативной работы не рекомендуются…
Глава девятая
Перед ужином меня пригласили на перевязку.
Признаться, печень меня беспокоила больше, чем все остальное, кроме надоевших гипсовых повязок. Но от них я с помощью долговязого профессора уже избавился. Значит, осталась только печень. Сами переломы уже практически не болели. У меня вообще организм так устроен, что заживает все быстро. И переломы срастаются быстро. Но с ампутацией части печени я столкнулся впервые, как впервые услышал о способности печени регенерировать. Но мне еще заведующий отделением на следующий день после операции сообщил, что печень обладает удивительными регенерирующими способностями. Тогда пожалел, что у человеческой головы такой способности нет. Я не намекал врачу на свое лицо. Но он, видимо, именно так и понял, осмотрел мое лицо внимательно.
— По пластической хирургии я не специалист, но, если есть желание, могу посоветовать специалиста. Хотя бы для консультации…
— Спасибо, переживу, — отказался я, вызвав его глубокое непонимание.
Медсестра то ли заступила на суточное дежурство, то ли вообще была ко мне приставлена на постоянной основе и перешла на казарменное положение, но на перевязку меня позвала та самая Светлана, что поила крапивным чаем и помогала избавляться от экспериментального костюма. Пригласили меня на перевязку впервые с моего поселения в госпитале. Раньше перевязку делали на месте. Но, видимо, считалось, что я активно вхожу в боевую форму, следовательно, могу уже преодолеть в коридоре полосу препятствий. Это, конечно, не специальная полоса препятствий спецназа ГРУ. Я довольно бойко и ловко лавировал между стульями с сидящими на них больными, и единственным моим огрехом был момент, когда я слегка задел ногу бронелобого подполковника. Ту самую, которую танк переехал. Подполковник поморщился, хотя я, как мне кажется, легче танка. Но даже не матюгнулся. Он вообще относился ко мне, кажется, с уважением. И с тем же уважением передо мной почти извинился:
— Ничего, старлей, я сам виноват, что ногу вытянул.
Я вежливо не улыбнулся в ответ. И поспешил дальше. Футбольным болельщиком я не был и потому телетрансляцией не интересовался. Так и добрался до перевязочной.
Там меня ждало новое испытание. Хотя, если говорить по правде, испытанием это было больше для медсестры. Она отдирала пластырь с моего живота, а для меня это, признаюсь, гораздо неприятнее самой операции по удалению части печени. И потому я корчил такие рожи, что ввел Светлану в тихий ужас. Сильно побледнев, она сказала только одно слово:
— Подождите…
И стремительно убежала. А ведь я, кажется, ни разу не улыбнулся. Хотя и допускаю мысль, что непроизвольно это сделал.
Видимо, вернуться в одиночестве Светлана не решилась и привела с собой дежурного врача, мужчину немолодых лет, от которого, мягко говоря, слегка попахивало свежим спиртом. Наверное, врач перед выходом «саданул» для храбрости. Я его понял, не одобрил, но принял все это как должное. И вдвоем они принялись осматривать мои швы, что-то обсуждая шелестящим шепотом, в котором я смог уловить только их удивление.
— Сколько дней после операции прошло? — спросил врач.
Медсестра ответила.
— Такого не бывает …
При этом сам же начал сразу себе противоречить.
— Надо это сфотографировать.
Светлана вытащила из кармана трубку и затрещала камерой. Мой правый бок, кажется, стал каким-то предметом медицинского несоответствия.
— Вы слышали про препараты, которые ему дают? — спросила медсестра врача.
— Краем уха. Что-то китайское…
— Может быть — это?
— Кто его знает, — врач выпрямился. — Это выше моего понимания. Швы снять не забудь. Там все уже заросло. А с печенью что?
Он стал пальцами продавливать мою печень, определяя границы.
— А где была ампутация? В каком месте? — Врач откровенно не находил место, где мне кусок печени откромсали. — Нет, это выше моего понимания… Абсолютно…
Он резко выпрямился и сразу шагнул к двери. Еще раз напомнил Светлане:
— Швы…
И вышел.
Она же смотрела на мой правый бок.
— И что? — спросил я.
— Не могут швы так быстро зарастать. Не могут. Природа против этого, — сказала Светлана.
— Значит, могут, — постарался я быть не менее категоричным, чем дежурный врач.
— А скажите, зачем вам эти редкие препараты прописали? Да еще с таким строгим учетом… У наркосодержащих препаратов учет не столь жесткий.
— Военная тайна.
У Светланы глаза расширились от удивления и возмущения.
— Мы вас по кускам собирали, а вы… — медсестра готова была обидеться.
Но кто ей сказал, что я болтливый человек и просто обожаю на каждом углу горстями государственные и военные тайны разбрасывать!
— Это в связи с переходом на новую службу.
— Уходите из спецназа?
— Ухожу.
— Куда — тоже военная тайна?
— Не очень. В Федеральную службу охраны. Буду охранять президента. Отбор туда, сами, Светлана, должны понимать, какой. А я свою службу, можно сказать, уже начал. Препараты из Китая будут поставлять ему. А на мне их испытывали, — говорил я так серьезно, что сам в это поверил.
