– Это можно, – расплылся кошачьей улыбкой Александр.
– Вот и хорошо, – ухмыльнулся спецпропагандист. – Заходи в «сельский клуб». – Он подтолкнул старлея к палатке с надписью «Полевой клуб». – К тебе подойдут. Бывай, дружище! – пожал его руку Тайфун. – Все будет хорошо, но все это предстоит пережить!
– Бывай! – невесело ответил старший лейтенант, провожая взглядом худую, жилистую фигуру.
Внутри «сельского клуба» не было ни души. Большую часть палатки заняли столы, что стоят в солдатских столовых – длинные и узкие, возле столов – длинные солдатские лавки. Вдоль брезентовых стен на специальных сварных конструкциях висели стенды с обязательным набором партийно-политического бреда: моложавые портреты Генсека резко диссонировали с фейсами-лиц престарелых членов Политбюро.
Поражали бестолковостью огромные лозунги: «Навстречу девятнадцатой партийной конференции!», «В ТуркВО жить и служить по-боевому!» (а разве здесь, в Афгане, можно как-то иначе? – недоумевал Александр). Безразлично выглядывал из-под брезента жизненный путь В. И. Ленина, засиженный мухами, а затяганные афоризмы вождя – о том, как учиться в мирное время, дабы на войне не дать маху, не вызвали у старлея ни энтузиазма, ни подъема.
Рядом выглядывала ужасающая звериная морда империализма. Из-за хищной империалистической мордяки призывно зазывали всяческие истории: комсомола, ТуркВО и Сороковой армии. Недалеко висели отретушированные портреты Героев Советского Союза (большей частью – посмертно), получивших это высокое звание в Афганистане. С одного портрета на Сашку остро глянул старший лейтенант Александр Ботников – Герой Советского Союза, замполит роты. «Не бойся, тезка! – говорил его прямой и вызывающий взгляд. – Все это херня, прорвешься!».
Отдельно висели истерзанные мухами плакаты, посвященные так называемому «солдатскому ускорению», рядом – стенд с эпизодами афганско-советской дружбы: концерты, работа агитотрядов, строительство школ, дорог и больниц, зверства душманов и т. п. Передвижные стенды были сделаны с таким расчетом, чтобы их можно было вытянуть на двор, демонстрируя под открытым небом.
Обратил на себя внимание Хантера один стенд, который сиротливо торчал возле самого выхода, титульной стороной к брезенту. Саня приблизился к нему и повернул к себе. Это была фотогазета, выпускаемая спецами политотдела на ПКП армии. Ею и заинтересовался Александр, и, как выяснилось – недаром.
Фотограф оказался настоящим мастером, выбирая интересные и необычные ракурсы, от чего обычные персонажи и обстоятельства выглядели совсем по-иному, получая новую смысловую нагрузку. Вот полковник Ермолов (живой и невредимый, судя по всему, накануне подрыва) попирает ногой в запорошенной пылью кроссовке захваченную в горах реактивную пусковую установку.
А здесь ЧВС и журналисты беседуют с десантниками четвертой парашютно-десантной роты на СТО. Вот подполковник Леонидов, он же Циркач, в своей клоунской одежде, рядом с сержантом Владимиром Кузнецовым: Кузнечику стыдно, он прячет глаза от объектива, а Циркач, наоборот, расплывается от потуг…
Следующие снимки демонстрируют колоссальные масштабы войны – кучи трофейного вооружения и военной амуниции, наши подорванные танки и БТР, разбитые афганские кишлаки…
Несколько фоток удивили и насторожили Хантера, на одной – они вдвоем с Чабаненко, а бойцы, вместе с хадовцами, вытягивают плененных «духов» из-под земли. На другой – пленный гранатометчик, юный бача, пока еще живой и при голове, стоит на коленях, а Бинтик делает ему укол промедола. Когда фотограф снимал? – старлей не понял. Заснял ли он сцену допроса и смертной казни гранатометчика или нет – тоже оставалось загадкой. От таких мыслей по коже пробежала стая мурашек, вдруг стало холодно…
На другом снимке он оттаял: там были зафиксированы три кумушки – Оксана со своими подругами на берегу памятного ручья чистят картофель, в тяжелых бронежилетах и касках. Вид непривычный, но очень интересный. Под каждой фотографией была еще и аннотация красивым каллиграфическим почерком, но из-за контузии Хантер не смог ничего прочитать.
Недолго думая, он оторвал пять наиболее интересных, как для него, фоток, запихав в полевую сумку.
Возле выхода из клуба торчал обычный письменный стол, что бывают в любой ленкомнате. На нем красовалась небольшая лакированная трибунка с гербом СССР. Возле стола стояло три солдатских стула. Не ожидая никого, старлей закурил сигарету, выкурив до такого состояния, «пока сало не зашипело на губах». Выбросив окурок просто под ноги, Александр вспомнил прошлую бессонную ночь, подложил под голову полевую сумку и через секунду забылся здоровым молодецким сном… Пробуждение было не из приятных.
– Чё это ты тут разлёгся? – кто-то грубо теребил его за рукав. – Ну-ка, подъем! – Перед старшим лейтенантом Петренко торчал главный контрик бригады, майор Иванов, он же Гнус, собственной персоной.
Тучный, тщательно причесанный, выбритый до синевы, в чистеньком вертолетном камуфляже, розовощекий майор являл собой картинку для плакатов, висевших по периметру клуба. Александр встал, молча приветствовал старшего по званию – военную субординацию и на войне никто не отменял, как и закон подлости…
– Садись! – разрешил Гнус, и сам сел с другой стороны стола.
«Ни тебе здравствуйте, ни тебе спасибо, ни нам до свидания», – подумал неприязненно Александр, глядя на свежее лицо особиста, его пальцы с рыжеватым волосами. Петренко напрягся, стараясь не спровоцировать приступ дурноты, часто посещавший его в последнее время. Вспомнив ночь на берегу ручья с Оксаной, он, наконец, успокоился.
– Колись, салага! – громогласно провозгласил контрик, вытягивая из так называемой «генеральской» полевой сумки кипу бумаг.
Александр молчал (вспоминая сияние луны, низкие звезды и тихий плеск воды под благословенный женский стон…).
– Что, в молчанку играть будем? – гадко улыбнулся майор. – Ну-ну…
– Я, заместитель командира четвертой парашютно-десантной роты, старший лейтенант Петренко Александр Николаевич, – твердо и размеренно заговорил Хантер речитативом, – официально докладываю голосом, что никакого воинского преступления на территории Республики Афганистан я не совершал. Материалы расследования находятся в бригаде…
– Ты, старлей, мне х…ю не пори! – забрызгал слюной контрик. – Где оружие твое?
– Мой автомат АКС-74, производства Ижевского оружейного завода, заводской серии ОР, за номером 8754039, – спокойно отвечал старший лейтенант (в воспоминаниях маячили искусительные женские губы), – был разбит осколками тяжелого снаряда системы 2С5 «Гиацинт», когда висел у меня за спиной, после чего был мною выброшен на месте происшествия, как металлолом…
– А другое оружие? Где оно?! – Гнус вскочил на ноги, и с пеной у рта заорал так, что в палатку заглянул какой-то офицер, но, увидев сцену допроса, проходившего в лучших традициях злой памяти Лаврентия Павловича, быстро ретировался. – Говори, придурок! – вопил особист. – Ты у меня петухом на нарах в скором времени запоешь!
