Но я немалое время у себя в бригаде, на Украине, исполнял обязанности внештатного военного дознавателя, тесно сотрудничая с представителями Полтавской гарнизонной прокуратуры. И как человек любознательный, я всегда старался выучить особенности того дела, которое мне поручали. Скажите честно, – старлей упер глаза в следователя, – вы же знаете, что буквально по всем эпизодам в обвинениях относительно меня содержится сплошной бред. Не так ли?
– Так, – согласился капитан, отводя взгляд от контуженных глаз. – Но вы же понимаете…
– И я о том же, – давил Хантер. – Так почему вы не прикроете все эти эпизоды, предварительно объединив их в одно дело? Разве нельзя было прикрыть это дело на этапе так называемой прокурорской проверки? Почему вы квалифицируете меня как обвиняемого? По моему мнению, – продолжал Александр сквозь сильный шум в ушах, – у вас есть свои ведомственные, так называемые показатели и вам нужно доложить по команде о печально известном «проценте раскрываемости», не так ли?
– К сожалению, вы правы. – Следователь, в свою очередь, тоже стал откровенным. – Я с первого момента нашего знакомства предполагал, что с вами будет нелегко. Да, печально известный «процент» имеет место быть, – оправдывался очкарик, – к сожалению, это последствия обвинительного уклона в нашей правоприменительной деятельности.
Даже в том случае, когда мы оправдываем человека, мы обязаны отработать так называемое обвинительное заключение (именно так называется этот формализованный документ) …
Так, вы действительно угадали, – военюрист овладел собой и заговорил четко и без эмоций. – Против вас возбуждено уголовное дело, однако должен вам сообщить (без протокола), что мой начальник является давним товарищем полковника Худайбердыева.
И мой шеф пообещал ему, что дело будет закрыто на стадии досудебного следствия под любым предлогом: по формальным признакам, ввиду отсутствия состава преступления, или же – в связи с тем, что у следствия недостаточно доказательств, относительно причастности вас к совершению вышеупомянутых преступлений, или же…
– Благодарю за откровенность. – Хантер вновь перебил чересчур разумного очкарика, не желая повторения приступа. – Надеюсь, ваш шеф останется офицером и выполнит обещание?
– Знаете, Александр Николаевичу, – твердо заговорил Серебряков. – Даю слово офицера (поскольку ваше дело поручено мне), что я в самом скором времени благополучно развалю это дело. Вас устраивает такая постановка вопроса? – Глаза под очками у капитана возбужденно блестели, а рука, поданная обвиняемому, слабо дрожала (от физического напряжения – столько написать! Или – от напряжения нервного?).
– Что ж, – согласился Александр. – Могу лишь надеяться, что офицеры военной прокуратуры держат свое слово! – Он пожал вспотевшую узкую ладонь военюриста.
– И на прощание, – снова обратился капитан к Александру. – Сообщаю, что вам необходимо выполнить еще одну формальность. Хотя для вас это уже не формальность, а вынужденная необходимость, – запутался в трех соснах Андрей Павлович. – Вот вам направление в Джелалабадский военный госпиталь. – Он протянул какой-то заполненную бумажку с печатью и подписью. – Вам предстоит пройти углубленное медицинское обследование и, если возникнет потребность, – квалифицированное лечение!
– Благодарю, – грустно проговорил Хантер, запихивая бумажки вместе с удостоверением киномеханика в полевую сумку. – Очевидно, госпиталь мне все же придется посетить…
– Конечно-конечно! – согласился капитан, собирая свои бланки.
Александр молча наблюдал, докуривая последнюю сигарету, с ужасом понимая – за время разборов с военной прокуратурой, он (со слабой помощью со стороны слепой Фемиды) выкурил три пачки!.. В конце военюрист вновь удивил Александра.
– Скажите, Александр Николаевич, – как-то по-детски, заливаясь краской в лице, спросил он старшего лейтенанта. – А вообще, как оно… в бою… бывает?..
– То есть? – не въехал Хантер. – Вы о чем, Андрей Павлович?
– Вообще – страшно? – спросил капитан, глядя в упор в контуженные глаза. – Особенно там, под землей? – Он показал пальцем в доски пола кунга.
– Конечно, страшно, – не стал выделываться старлей. – Иногда даже очень, особенно – сначала. Потом мозг работает на автоматическом режиме, на подкорке, а тело лишь выполняет команды…
– Выходит – нет абсолютно бесстрашных людей? – как-то с облегчением выдохнул капитан Серебряков.
– Почему не бывает? – пошутил Петренко. – Бывает. Идиоты, наркоманы обдолбанные, например. Продолжить?
– Благодарю вас, – пожал вторично военюрист Сашкину руку. – А то я несколько раз попадал под обстрелы, и так страшно! Думал, что я какой-либо один такой… трус… – стыдливо признался он.
– Страх, – вспомнил Александр чье-то выражение, – точнее, чувство самосохранения, свойственно любому живому организму, но дело в том – как быстро человек может его преодолеть!
– Я горжусь, – расплылся в улыбке капитан юстиции, – что в моей следовательской практике встретился такой подследственный! Недавно мне пришлось вести одно очень неприятное уголовное дело по вашим коллегам – десантникам. Десантную роту разоружили на так называемой «договорной» территории такие же самые «договорные» бандформирования. Командир сдал все оружие, имевшееся в наличии, личный состав подразделения был, если можно так выразиться, интернирован басмачами, впоследствии – передан советскому командованию, избитый и деморализованный…
– Как это?! – У Петренко перехватило дыхание от негодования. – Роту разоружить?!
– Бывает и такое, – грустно подтвердил старший следователь. – Это – чистая правда, подтвержденная материалами уголовного дела.
– А что за подразделение? – заинтересовался Александр. – Из какого соединения? Где этот позор случился?
– Если вы не знаете, – избежал прямого ответа капитан, – то я не имею права открывать секреты следственных действий. Единственное, о чем могу сообщить – вышеуказанный командир подразделения попутно совершил еще одно воинское преступление. Когда на горном хребте роту окружили многочисленные отряды душманов, он организовал отход подразделения за счет… артиллерийской корректировочной группы, приданной его подразделению.
Пока басмачи добивали корректировщиков, рота отошла на «договорную» территорию, где и была интернирована. Под следствием ротный прямо заявил, дескать, не хотел большой крови, поэтому и бросил корректировщиков на произвол судьбы, а потом – приказал подчиненным разоружиться…
– Теперь я начинаю вас понимать, Андрей Павлович, – призадумался Хантер. – Точнее, понимать причину того, почему вы так тщательно меня проверяете. Десантники, оказывается, тоже бывают разными…
– Да, Александр Николаевич, – сняв очки, оголив близорукие глаза, военюрист протирал стекло несвежим платком. – Специфика моей профессии требует тщательнейшей проверки любого факта. В юриспруденции нет места понятиям: как будто», «вроде бы», «приблизительно» и тому подобное.
