Максимов сказал, что собирается возвращаться в город другим путем, чтобы по дороге проветрить голову. Вдалеке слышалась канонада. Товарищи предупредили Максимова, что белая армия всего в нескольких милях от Екатеринбурга, но он ответил, что ни один белый не пожелает встретиться с ним.
Максимов прождал еще добрых полчаса, прежде чем пуститься бегом по дороге, где ночью проезжал грузовик. При дневном свете он впервые хорошенько разглядел густой лес. Вскоре Максимов нашел будку железнодорожного обходчика, но не стал подходить к ней. Он сориентировался и вернулся к тому месту на дороге, где в грязь подкладывали доски.
Максимов огляделся по сторонам. Никого.
Он углубился в лес.
— Ваше высочество! Где вы? — громким шепотом спрашивал он. — Ваше высочество, это я, Николай. Я вернулся.
Тишина.
Максимов шел дальше, раздвигая колючие кусты.
— Алексей Николаевич, я вернулся. Подайте голос. У нас мало времени.
Ответом ему было лишь щебетание птиц.
Он остановился на полянке. Вокруг росли старые сосны. Одна, уступив времени, лежала на земле, вывороченные корни напоминали безжизненные руки и ноги — зрелище, которое, сознавал Максимов, ему не суждено забыть до конца своих дней. Какой позор! Кто эти демоны, называющие себя представителями народа? Неужели то, что они предлагают России, лучше зла, с которым они якобы борются? Разве такое возможно, если начало настолько чудовищное?
Большевики обычно казнили пленных, пуская им пулю в затылок. Почему здесь все было сделано так варварски? Быть может, расправа над невинными красноречиво говорила о характере новой власти? И зачем такая строжайшая секретность? Если Николай II действительно был врагом государства, почему бы не рассказать во весь голос о его казни? Ответ на последний вопрос был очевиден: никто и никогда не оправдает кровавое избиение женщин и детей.
Это было ужасно.
Позади послышался хруст.
Рука Максимова метнулась к нагану, засунутому за ремень. Обхватив пальцами рукоятку, он стремительно развернулся.
И направил дуло револьвера на нежное, почти ангельское лицо Алексея Романова.
Мать называла его «крошкой» и «солнышком». Он был центром внимания всей семьи. Умный, добрый ребенок, не лишенный упрямства. Максимов слышал, как во дворце поговаривали о невнимательности цесаревича, о его нелюбви к учебе, об увлечении народной русской одеждой. Капризный и избалованный, наследник однажды приказал гвардейскому взводу отправиться строевым шагом прямиком в море, и его отец нередко шутил на тему, переживет ли Россия правление Алексея Грозного.
Но теперь мальчик стал царем. Милостью Божьей преемником, защищать которого дал клятву Максимов.
За спиной Алексея стояла его сестра, во многом похожая на брата. Ее упрямство было легендарным, высокомерие выходило за рамки терпимости. Лоб Анастасии был окровавлен, платье порвано. В прорехах виднелся корсаж. Дети были перепачканы кровью и грязью, от них исходил запах смерти.
Но они были живы.
Лорд не мог поверить своим ушам, но старик говорил так убежденно, что сомневаться в его словах было невозможно. Двоим Романовым удалось выжить в екатеринбургской бойне, и все благодаря мужеству одного человека. Многие высказывали предположения о счастливом обороте событий, полагаясь на скудные свидетельства и безудержное воображение.
Но это была самая настоящая правда.
— С наступлением темноты мой отец отвел детей обратно в Екатеринбург. На окраине города его ждали люди, готовые помочь. Они переправили Алексея и Анастасию на восток. Чем дальше от Москвы, тем лучше.
— А почему детей не передали белой армии? — спросил Лорд.
— Зачем? Белые не были монархистами. Они ненавидели Романовых не меньше, чем большевики. Николай ошибочно верил, что белые принесут ему спасение, а на самом деле они, наверное, тоже расправились бы с царской семьей. В восемнадцатом году Романовы не были нужны никому, за исключением маленькой горстки верных.
— Тех, на кого работал ваш отец?
Максимов кивнул.
— Кто были эти люди?
— Понятия не имею. Этого мне никогда не говорили.
— И что произошло с детьми дальше? — спросила Акулина.
— Мой отец спас их от Гражданской войны, которая бушевала еще целых два года. Увез их за Урал, далеко в Сибирь. Затеряться там было очень просто. В лицо Алексея и Анастасию не знал никто, кроме петербургских придворных, а их к тому времени почти никого не осталось в живых. Старая одежда и грязные лица изменили внешность до неузнаваемости.
Помолчав, Максимов глотнул водки.
— Некоторое время дети жили в Сибири вместе с теми, кто был посвящен в план, а потом перебрались во Владивосток, на Тихий океан. Оттуда их куда-то вывезли. Куда? Понятия не имею. Это следующий этап вашего пути, в который я не посвящен.
— В каком состоянии ваш отец обнаружил детей? — спросил Лорд.
— Алексея пули даже не задели. Его надежно прикрыло тело отца. Анастасия была ранена, но она выздоровела. На обоих были надеты корсеты с драгоценностями, чтобы уберечь их от воров. Николай и Александра Федоровна надеялись, что этими средствами можно будет воспользоваться впоследствии. Но, как выяснилось, это спасло жизнь их детям.
— Это, а также поступок вашего отца.
— Он был замечательным человеком, — кивнул Максимов.
— Что с ним сталось? — спросила Акулина.
— Вернувшись сюда, отец дожил до глубокой старости. Чистки обошли его стороной. Он умер тридцать лет назад.
Лорд подумал про Якова Юровского. Жизнь обошлась с главным палачом далеко не так милостиво. Юровский умер через двадцать лет после той ночи в Екатеринбурге, тоже в июле, от кровоточащей язвы. Но перед этим Сталин сослал в лагеря его дочь. Старый партийный боец не смог ей помочь. Никому не было дела до того, что именно он убил царя. На смертном одре Юровский сокрушался о своей судьбе. Но Лорд понимал, как такое могло случиться. Снова Библия. Послание к Римлянам, 12:19. «Мне отмщение, и аз воздам».
— Что будем делать дальше? — спросил Лорд.
Максимов пожал плечами.
— Всю необходимую информацию вы получите от моего отца.
— Но как такое возможно?
— Она запечатана в металлической шкатулке. Мне не позволили даже одним глазком взглянуть на то, что в ней. Я должен был лишь передать сообщение тому, кто придет и произнесет нужные слова.
Лорд был окончательно сбит с толку.
— И где эта шкатулка?
— Когда отец умер, я одел его в парадный мундир императорской гвардии и положил шкатулку в гроб. Она пролежала тридцать лет у него на груди.
Лорду совсем не понравилось, что из этого следовало.
