Ваня, слушая его нравоучения, попытался было незаметно освободить карманы от портсигаров и часов, но Аксель Ёнссон не дал ему этого сделать, поскольку зорко следил за всеми движениями воришки. Наверное, если бы Жилкин попытался бежать, этот коммерческий советник непременно выстрелил бы, ничуть не сомневаясь в необходимости этого. Конечно, выстрелил бы в ногу, чтобы не убить грабителя и дать возможность свершиться правосудию. Так Ваня и слушал этого шведа или норвежца, покуда не приехала полиция. Как оказалось, у Акселя Ёнссона в спальных покоях имелся телефон, и он, заслышав в своей лавке шум, телефонировал об этом в полицейское управление и вызвал наряд.
Жилкина повязали с поличным, отчего разбирательство было недолгим. Скоро дело его было передано в суд, и, отсидев два месяца в следственном отделении Таганской тюрьмы, Жилкин предстал под светлые очи господина судьи, его высокородия Ильи Афанасьевича Губина-Караваева. Статский советник Губин-Караваев был большим поборником закона, либералом, что стало вдруг в Российской державе крайне модно и вообще было на сей день самое что ни на есть комильфо. А еще его высокородие обладал мягким уступчивым характером, что для судьи, возможно, и не совсем хорошо. Ведь кто такой судья? Вершитель закона. Трактовать его так или эдак, а то вдруг, как вздумается, он просто не имеет права. Он обязан следовать букве закона без всяких компромиссных вариантов!
Кроме того, в зале сидела парочка репортеров из крупных газет, и покрасоваться перед ними своими передовыми взглядами господину судье очень хотелось. В ходе судебного разбирательства, по настоянию судьи, был сделан упор на недостаточность умственного и нравственного развития Ивана Жилкина в связи с его подростковым возрастом. Какой, мол, спрос с мальчугана, у которого в голове еще ветер гуляет, которого, к тому же, турнули из гимназии за дурь! Одним словом, подростковый возраст Вани, а точнее, «недостаточность его ума и нравственных устоев, которые еще не закрепились в нем, как в личности» (так сказал адвокат), послужили смягчающим обстоятельством. Жилкин не только не был осужден, но и отпущен на все четыре стороны прямо из зала суда, что вызвало хоть и реденькие, но аплодисменты у немногочисленной либеральной публики. Правда, швед или норвежец Аксель Ёнссон заявил, что скоро суду вновь придется лицезреть Жилкина в качестве подсудимого, поскольку он за законопротивный проступок не был наказан, что и развязывает руки потенциальным преступникам, но его реплика явилась гласом вопиющего в пустыне.
Однако оказалось, что Аксель Ёнссон как в воду глядел. Через три месяца после данного судебного разбирательства Иван Жилкин вновь был арестован, уже по подозрению в ограблении лавки бакалейных и колониальных товаров Натана Мудкевича на Михалковском шоссе и похищении из кассы двухсот пятидесяти четырех рублей с копейками и двух ящиков папирос «Пушка». При обыске оба ящика папирос и часть денег были найдены, потом нашелся и свидетель, который видел Жилкина, крутящегося за день до ограбления возле лавки, а затем последовало и признательное показание самого Ивана. На этот раз, проведя в Таганской тюрьме три месяца до судебного разбирательства в качестве подозреваемого, он вернулся в нее после суда в качестве осужденного на два года и шесть месяцев. Срок свой Жилкин отсидел сполна, после чего продержался на воле чуть более полугода и вновь загремел по статье «Мошенничество с использованием доверчивости» Уложения о наказаниях уже на четыре года…
Конечно, не все это было написано на том листочке, что передал Лебедев Воловцову. Но догадаться опытному следователю, как и что было, не представляло особого труда. Теперь надлежало найти этого Ивана Жилкина и побеседовать с ним на отвлеченные темы. В частности, где он был и что делал семнадцатого сентября сего года…
Глава 7. Рудник «Надежда», или Жорка Сухорукий
Зарентуйская каторжная тюрьма — центральная тюрьма Первого разряда Нерчинской каторги, созданная специально для отбытия наказания за особо тяжкие преступления. А что значит крытка первого разряда? На сей вопрос бывалые бродяги ответят одним словом: «злющая»!
Более полутораста лет добывается в здешних штольнях свинец и серебро, что накипели в недрах земных за сотни тысяч лет, и конца-края этой добыче не видно. Похоже, что большая жила здесь залегает, ежели столько годков усиленно богатую руду выбирают, да все выбрать никак не могут. Верно, горы Нерчинского края наполнены серебром, свинцом и оловом по самую макушку. А олово в Нерчинском горном округе — единственное место в империи, где оно есть в промышленном масштабе. Да и золотишка хватает, поскольку Горный Зарентуй также показал при шурфовках благонадежные золотоносные признаки. Но золото в основном на Нерче и Каре, а здесь главный добываемый металл — серебро. Поскольку же работать в шахте в столь забытый богом край поедет далеко не всякий, даже за хорошее жалованье, а серебро, свинец и олово державе ой как нужны (без преувеличения, каждый день), то труд арестантов приходится как нельзя кстати. И платить им практически не надо, ибо одна десятая от заработанных денег, что причитается каторжанам по закону, — капля затрат в море прибытка…
Зарентуйская каторжная тюрьма рассчитана на триста человек — на каждый этаж по сотне человек. А наказание отбывают в ней около пятисот арестантов. Камеры-казармы переполнены, воздух в них спертый и вонючий, на деревянных нарах матрасы сплющенные, как блин. Надзиратели все, как на подбор, злющие, жалости не ведающие, — сущий ад! Ан нет, это еще не ад. Ад — в штольнях. Это Георгий понял, когда их сводили, как выразился помощник начальника тюрьмы Мозолевский, «на экскурсию».
Штольня, в которую повели Деда, Георгия и Сявого, звалась «Надежда»… К чему было придумано такое название? Может, к тому, что ежели забьет каторжного при взрыве буровой скважины насмерть осколками камней, кончатся его мучения на этом свете? В этом и есть надежда на избавление от мук каторжных?
Или придавит горой, когда отломится отбитая порода?
А может, надежда в том, что получит он скорое увечье и будет освобожден тюремным врачом от тяжкого труда?
Может, еще для чего придумано. Но явно не для веселого.
Из тюрьмы их вывела конвойная стража. Тюремные надзиратели, кто дежурил в эти сутки, тоже были здесь: при шашках и винтовках. Инструкция у охраны простая: привести заключенных к месту работы, охранять во время работы, увести обратно в тюрьму, а при попытке бегства поймать или застрелить. Просто, как дважды два…
Штольня «Надежда» начиналась бревенчатым сарайчиком, что стоял у самой подошвы горы и примыкал к ней своей тыльной частью. Это было преддверие ада, в котором надлежало очутиться через минуту Георгию и Сявому. Деда Мозоль, как звали заключенные помощника тюрьмы Мозолевского, «в гору» не взял, оставил снаружи: по возрасту ему должны были найтись работы наверху.
В сарай вошли через воротца. Тотчас пыхнуло теплом, словно вошли в предбанник.
— Зипуны снять, — скомандовал Мозоль.
Георгий, Сявый и еще семеро каторжных разделись. Стражники достали из мешка плоские фонари, зажгли в них свечи и раздали их заключенным.
