Ваня играл с плотным господином в «американку». Когда подошел Воловцов, Жилкин забил последний, восьмой шар в лузу и с довольным видом посмотрел на плотного господина:
— С вас, уважаемый, «синенькая».
Плотный посуровел, достал из портмоне пять рублей и молча протянул победителю. Ваня небрежно сложил купюру вчетверо и положил деньги во внутренний карман, а потом вопросительно посмотрел на Ивана Федоровича:
— Желаете сыграть?
— Нет, — ответил Воловцов. — Желаю с вами побеседовать.
— На какую тему? — Жилкин бегло огляделся, словно ища пути к отступлению, то есть бегству. Заметив это, Воловцов подошел к нему ближе и, глядя прямо в глаза, произнес:
— Не советую вам «делать ноги», любезнейший Иван Захарович. Иначе вон тот господин с усами, — повел он подбородком в сторону переодетого городового, — вам их просто переломает.
Жилкин посмотрел на усатого и тоже признал в нем городового. Бывшие сидельцы и каторжане очень хорошо умеют это делать…
— Ну, и чего вы от меня хотите? — обреченно спросил он.
— Просто побеседовать, не более того, — заверил его Иван Федорович. — Задать вам несколько вопросов, Иван Захарович, и получить на них правдивые ответы.
— Что, прямо здесь будете свои вопросы задавать? — вполне резонно заметил Ваня.
— Ну, если вы желаете, давайте выйдем, — ответил на это Иван Федорович.
Они медленно пошли к выходу из залы, причем Воловцов пропустил Жилкина вперед себя и шел прямо за ним, исключая любую возможность сбежать. Когда они выходили из бильярдной, усатый городовой проводил их долгим взглядом…
— Иван Захарович, не усложняйте себе жизнь, не делайте так, чтобы за вами гонялись все полицейские Москвы, — попросил Жилкина Воловцов, которому совсем не хотелось устраивать в «Потешном саду» бег наперегонки. — Я — судебный следователь, у меня к вам пара вопросов, и все. Давайте, — указал он на пустую скамейку в пяти шагах от бильярдной, — присядем и спокойно побеседуем.
— Давайте, — выдохнув, согласился Жилкин и первым уселся на скамейку.
— Вот и славно, — присел рядом Воловцов. — Скажите, где вы были семнадцатого сентября сего года?
— Ну-у, я уж и не помню, где, — раздумчиво произнес Жилкин. — Здесь, наверное, — указал он на бильярдную. — Это же не Пасха, день-то обыкновенный.
— И все же постарайтесь вспомнить, — настоятельно потребовал Иван Федорович. — И без вранья, поскольку ваши слова все равно будут нами проверяться…
— Была нужда мне вам врать, — несколько обиженно произнес Ваня. — Себе дороже выйдет.
— Это верно, — согласился Воловцов и вопросительно посмотрел на Жилкина: — Приятно иметь дело с понимающим человеком. Итак, что вы делали семнадцатого сентября сего года? Желательно по часам, пожалуйста…
— Ну-у… — протянул Жилкин. — А, вспомнил! Утром, начиная с восьми и до одиннадцати пополуночи, я терся на «дешевке»…
— Это на рынке, что на пересечении Александровской улицы и Сущевского вала? — не сразу понял Воловцов.
— Точно так, — подтвердил Жилкин.
— И кто это может удостоверить? — спросил Иван Федорович, уже понимая, что на убийцу Ваня совсем не тянет, так, мелкий жулик и мошенник, то есть уголовник без масти. — Назови хотя бы двух человек.
— Ха! — усмехнулся Жилкин и смело посмотрел на Воловцова. — Я вам не двух, я вам двенадцать человек назову. Пойдет?
— Слушаю тебя внимательно, — произнес судебный следователь по наиважнейшим делам, доставая из кармана памятную книжку и карандаш. — Только учти, братец, я все проверю…
— Да проверяйте, — неопределенно хмыкнул Ваня. — Итак, меня на «дешевке» видели: ломовой извозчик Костя Перец, Перцов то есть. Он всегда там стоит на бирже… Верка Парфенова видела, торговка плетеными корзинками и ситами, Митрофан Карабинеров, кузнец, приказчик колбасного магазина, что на самой базарной площади, Семеном Шпаковским зовут, я калякал с ним с полчаса… Нищенка Клава Богомолова видела, что проживает…
— Ладно, хватит, я понял, — не дал ему договорить Иван Федорович. — А что ты делал после одиннадцати?
— Сидел в трактире Гриши Сметанкина на Александровской вместе с одним гражданином. Дельце одно небольшое у меня с ним…
— Что за дельце? — поинтересовался Воловцов.
— Да так, одно дельце… — неопределенно ответил Ваня.
— Что за гражданин?
— Да так, один гражданин…
— Послушай, Жилкин, — жестко произнес Иван Федорович, начиная злиться, — коли я тебе задаю вопросы, значит, мне надо знать ответы на них. И ты должен мне эти ответы дать…
— Ничего я тебе не должен, господин хороший. Я все свои долги вашим давно отдал… — Ваня открыто взглянул на судебного следователя. Испуга в этом взгляде не было…
— Что, соскучился по камере в полицейском участке? — поинтересовался Воловцов.
— А за что в камеру? — Ваня, похоже, тоже начинал злиться. — Пришить мне какое-то дело хочешь, следак? Выпытываешь, где я был, что делал… Так я тебе отвечаю все, как есть… У меня на твое дело, какое оно у тебя там, алиби имеется, вот ты и злишься. Меня видели на «дешевке», я три часа после сидел в трактире на Александровской улице у Сметанкина, где меня видели человек двадцать, включая самого Гришу Сметанкина и его половых. А вечером я пребывал в заведении мадам Жозефины, знакомясь с ее новой девицей по имени Колибри. Маленькая такая, юркая, веселая. К Жозефине Колибри эта перевелась из веселого дома в Головином переулке. Проверяй, начальник! Чего еще тебе от меня надо?
— А вот что! — Воловцов полез в карман и достал золотые женские часики компании «Лонжин». — Узнаешь?
— Фартовые часики, — произнес Жилкин с непроницаемым видом. — Не везде и купишь…
— Так ты их узнаешь или нет? — повторил свой вопрос Иван Федорович.
— Узнаю… — усмехнулся Иван. — Это часы компании «Лонжин». Дорогие, нам не по карману…
— Ты мне дурку здесь не валяй, — напустил на себя строгость Воловцов. — Твои это часики, не отпирайся. Ты часы эти мадам Жозефине аккурат в зачет долга и отдал. За эту самую, маленькую, юркую и веселую, а? Как ее, Колибри?
— Ничего не знаю, — уперся Жилкин. — Первый раз эти часы вижу.
Иван Федорович посмотрел на двери бильярдной «Потешного сада». Возле них стоял тот самый усатый городовой в штатском и внимательно рассматривал газету, делая вид, что читает. Время от времени усатый поднимал взор от газеты и посматривал на Жилкина. Очевидно, фигура Вани Жилкина была здесь блюстителям порядка хорошо известна…
— Иван Захарович, — официальным тоном обратился к Жилкину судебный следователь Воловцов. — Ты начинаешь меня злить. Сам же сказал, что врать таким, как я, себе дороже. Что, мало у тебя было неприятностей? Хочешь еще? Так я это вмиг тебе устрою. Вон, видишь усатого мужчину, что у входа в бильярдную газету якобы читает?
