— В Зарентуе, — кивнул Георгий.
— Ну, и как там его высокоблагородие Павел Порфирьевич Фищев поживает? — кинул острый взор на собеседника Марк.
— Живет, хлеб жует, — коротко ответил Жора.
— Не лютовал он там у вас?
— Да я его всего-то раза три всего и ухлил
[48]
…
— А кто там у вас смотрящим был? — поинтересовался Марк как бы между прочим.
— Казак, — просто ответил Георгий.
— Ваня-казак? Знаю такого бродягу. Сухой такой, да? — натянуто улыбнулся Марк.
— Его не Иваном кличут. Казак, он и есть Казак. И не сухой он. — Георгий уже насмешливо посмотрел на Марка: — В нем пудов шесть будет, не менее. На пушку берешь, Марк?
— Таков порядок, Сухорукий. — Марк вроде успокоился и перестал прощупывать Георгия на вшивость. — Ты как, на особняк будешь ходить?
[49]
— Да, на особняк лучше, — ответил Георгий.
— Лады, — согласился Марк. — И помогальника, стало быть, тебе не надобно?
— Нет…
— А что надобно? — посмотрел на Жору Марк. — Волына нужна?
— И волына не надобна.
— А как списывать будешь? — немного удивленно глянул на собеседника Марк.
— А ты мне хошь «мокруху» поручить? — встретился со взглядом Марка Георгий.
— Так ты ж сам гейменником назвался. За ботало тебя никто не тянул…
— Мне без разницы — как горох по барабану, — заявил Георгий, не отводя взгляда от глаз Марка. — Лишь бы балабаны
[50]
добрые были да вовремя…
— Будет, Сухорукий, все будет, — немного туманно ответил Марк. — Но не по первому разу…
— Что, опять проверять будешь? — не сдержался Георгий.
— Нет. Просто спишешь одну курву. За ради общества. Уж больно пакостлив, сука. Стучит, как дятел. По его наколке Сеню Картуза взяли и Гвоздя, тоже гульных, как и ты. Так что он и тебе враг. Наказать его надо, дабы иным в науку пошло…
— Лады, согласен, — пожал плечами Георгий. — Наколку давай.
— Зовут Афанасием. Погоняло — Шмат. Баруля
[51]
у него имеется. Шмат к ней почти каженный вечер ходит. Мы ее «хазовку» уже накололи…
— И где ее «хаза»? — спросил Георгий.
— На Четвертой Мещанской во флигеле дома Пискуна, сразу за пересечением с Калмыковым переулком. Флигель на две квартиры, с отдельными входами. Одну квартиру занимает баруля Шмата, другую — какой-то чинуша с семьей. Сработаешь — новое дело получишь. Уже за бабки…
Марк что-то быстро черканул в амбарную книгу, закрыл ее и уставился на Георгия:
— Может, все же дать волыну?
— Не, — отмахнулся от предложения Марка Полянский. — Волына шумит шибко. Мне бы приправу
[52]
. Какую, я сам скажу.
— Лады. Обратись к Сиплому. Он тебе враз сварганит. Все, топай. Как исполнишь — приканывай, ожидать буду с нетерпением…
Георгий неспешно вышел из кабинета Марка, прошел мимо громилы, который на сей раз посторонился, и спустился по ступеням.
— Слышь, — обратился он к первому громиле, сидевшему внизу. — Сиплый — кто?
— А вон со шмарой у окошка за столиком ханку пьют, — указал громила квадратным подбородком в сторону стола у окна, где совершенно лысый мужик угощал водкой затасканную и уже крепко выпившую девицу.
Георгий кивнул и прошел к окну. На него в трактире уже никто не обращал внимания…
— Ты — Сиплый? — спросил он лысого.
— Ну, я, а ты что за хрен с горы? — просипел мужик.
— Мне приправа нужна, — не ответил на вопрос Сиплого Георгий. — Марк мигнул
[53]
, что ты мне ее можешь устроить.
— Могу, — сказал Сиплый. — Но я занят, не ухлишь, что ли?
— Мне щас надо…
— Сгинь…
Георгий огляделся, подошел ближе и вдруг неожиданно обхватил ладонью затылок Сиплого и с силой наклонил к столу. Сиплый ударился лбом о стол и резко откинулся назад, к спинке стула. Из рассеченной кожи струйкой потекла кровь.
Кое-кто начал вставать, явно с желанием заступиться за Сиплого.
— Ша! — послышался голос Тереха. — Никому не мешаться. Пусть сами разбираются…
— Ты чо, сука?! — прохрипел Сиплый.
Жора снова неожиданно и сильно хряпнул Сиплого мордой о стол.
— Я тебе не сука, майданщик ты ветошный, я честный бродяга, — процедил он сквозь зубы. — А за «суку» я могу тебе ботало с корнем вырвать, — добавил он. — Хошь?
Сиплый молчал.
— Я тебя, падла, спрашиваю, хошь?
Сиплый едва заметно покачал головой: «нет». И прошептал:
— Ну, погоди…
— А что годить-то? — недобро ухмыльнулся Георгий. — Пошли в твои закрома, ты мне приправу выдашь и снова к своей шмаре возвернешься. А она тебя здесь погодит, верно, курва?
— Изыди… — У шмары уже едва шевелился язык.
— Ну, поканали? — приподнял за шкирятник Сиплого Жора.
— Грабки
[54]
убери, — пробурчал Сиплый, поднимаясь со стула, и обернулся к шмаре: — А тебе — тут сидеть!
— Да п-пошел ты…
Шмара попыталась подняться, но из этой затеи у нее ничего не вышло, и она, будто мешок, набитый требухой, расплылась на стуле…
— Как скажешь, Сиплый, — отпустил воротник рубахи Сиплого Жора. — Веди!
У Сиплого «хазовка» была недалече, в «Утюге» — доме Кулакова. Дом и правда походил на утюг и выходил своим тяжелым каменным носом на Хитровскую площадь. В отличие от алтынных и пятикопеечных ночлежников Сиплый имел в «Утюге» отдельную комнатку-нумер за двугривенный в сутки и считался среди постояльцев «Утюга» в большом авторитете.
Пройдя в нумер, он зашел за занавесь, разделяющую комнату на две половины: прихожую и непосредственно комнату, оставив Георгия в «прихожей». Пошурудив недолго за занавесью, вышел, неся в руках фанерный короб, наполненный кастетами, свинчаткой и прочим железным рухлом уличных громил.
— Вот. Выбирай, чо хошь..
— Добре, — присел на корточки Полянский и стал шарить в ящике. Наконец он поднялся, держа в руках свинцовый кастет с четырьмя отверстиями для пальцев и массивным упором, вкладываемым в ладонь. Посередине боевой внешней части кастета, промеж колец для пальцев, торчал продолговатый конусообразный шип размером в половину мизинца…
