Обо всём этом Хайруллин знал. Тогда ему удалось уберечь республику от войны. С теневыми политиками удалось договориться, уступив им часть доходов от продажи нефти. После этого волна национализма в республике пошла на спад. Более того, у Москвы удалось выторговать выгодные для себя условия. Федеральный центр, напуганный провалом первой Чеченской кампании, легко пошёл на уступки, и в бюджете республики появились деньги. Дефицит денежных знаков исчез, после чего Приволжская Тарская республика на фоне всеобщего обнищания стала выглядеть островком благополучия.
Когда в Кремле старого президента сменил молодой и энергичный преемник, диалог с Центром стал конструктивным и двусторонним. Новый президент умел слушать, и тихо, без кампанейщины и газетной шумихи, добиваться реализации поставленных перед правительством и регионами задач. Сказывался опыт работы в силовых структурах.
Не сразу, преодолевая скрытое противодействие на местах и откровенный саботаж чиновников в Москве и республиканских центрах, была восстановлена вертикаль власти. Заржавевший за годы безвластия механизм державной власти заскрипел, провернулся и нехотя стал набирать обороты. Униженная и обесчещенная Россия стала подниматься с колен.
Новый президент импонировал Хайруллину. Он смело летал на боевом истребителе в Чечню, наплевав на реальную опасность быть сбитым первым же «Стингером»
[11]
, уходил на глубину вместе с экипажем атомной субмарины, где в кают-компании наряду с новичками проходил посвящение в подводники и смело глотал из плафона забортную морскую воду, а во время отпуска, вместо того, чтобы сидя в шезлонге на берегу Чёрного моря, нежиться под ласковыми лучами южного солнца, предпочитал лихо спускался с заснеженных склонов на горных лыжах. Хайруллин верил Президенту, Президент верил ему. Политическое будущее обоих лидеров казалось ясным и безоблачным: нефть поднималась в цене, появились первые признаки оздоровления экономики, проводя политику «кнута и пряника», почти удалось загасить в Чечне пламя гражданской войны.
Никто не мог предугадать, что здоровый образ жизни пойдёт Президенту во вред. Подвели горные лыжи. Интересы государства требовали довести до логического конца все начинания, и Президент решил баллотироваться на второй срок. Накануне предвыборной компании он вместе с семьёй и верными соратниками улетел на недельку в Домбай. Вечером, поужинав вместе с представителями краевой Администрации и местными воротилами бизнеса, Президент лёг спать пораньше. Наутро следующего дня были запланированы лыжи.
Ему нравились утренние часы, когда первые лучи солнца несмело касаясь заснеженных горных склонов, окрашивали их белоснежные шапки в нежно-розовый цвет, когда в розовой утренней дымке можно, забыв обо всём, азартно нестись вниз по снежному склону.
В то злопамятное утро всё было именно так: рассвет, розовая предутренняя дымка, хорошо накатанная и проверенная охраной трасса… И было падение – досадное падение в конце спуска. Скорость была велика, когда он услышал хруст сломанной лыжи. Президента с силой бросило вперёд и ударило о твёрдый наст. За время занятия дзюдо он пережил сотни падений, но горный склон – не татами, и падение оказалось для него роковым.
Когда к нему подбежала охрана, он молча глядел в серое утреннее небо, стиснув зубы, чтобы не закричать от нестерпимой боли в позвоночнике.
Потом был вертолёт, экстренная эвакуация в Москву и несколько тяжёлых и безуспешных операций в ЦКБ.
Политические противники ликовали: фаворит выбыл из предвыборной гонки! Такого подарка судьбы не ожидал никто. Предвыборные страсти вспыхнули с новой силой. Политтехнологи не стеснялись в выборе средств. В ход шло всё, начиная от подкупа избирателей и кончая физическим устранением политических противников.
Однако Президент не считал себя поверженным. Через полтора месяца после неудачного падения в Домбае он появился на брифинге в Кремле перед многочисленной журналисткой братией. Это был неожиданный, но тщательно продуманный и выверенный до мелочей ход. Хайруллин был потрясён, когда увидел на широком плазменном экране, как перед объективы камер Президент Российской Федерации выехал в инвалидном кресле. Похудевший, с заострившимися чертами лица, он сидел в кресле, которое являлось точной копией знаменитого кресла Рузвельта. Ноги у Президента, так же, как у Рузвельта, были аккуратно прикрыты пледом. Наступила немая сцена. Журналисты забыли про фотокамеры, и, открыв рты, смотрели на него, как на чудо.
Потом шок прошёл, и раздались первые аплодисменты. Через мгновение аплодисменты переросли в овацию. Российские и иностранные журналисты, сторонники и политические противники Президента, пришедшие на брифинг, отдавая дань его мужеству и стойкости, аплодировали стоя. Впервые за свою политическую карьеру Президент от волнения не мог произнести ни слова. Заготовленный кремлёвскими спичрайтерами текст оказался ненужным. Президент так и не достал его из кармана тёмно-синего английского костюма. В горле стоял ком, по щекам текли слёзы. Политик мирового масштаба плакал, не стесняясь слёз.
Это была странная пресс-конференция: не промолвив ни одного слова, Президент сказал народу больше, чем любой другой кандидат в президенты.
Однако Фортуна – дама капризная, и на президентских выборах она улыбнулась другому кандидату. Россияне не хотели видеть своего кумира в инвалидном кресле. Они жаждали, чтобы их Президент, как и прежде, летал, плавал и, выходя на татами
[12]
в кимоно, лихо бросал противника через бедро. Мысль о том, что во главе государства будет стоять (вернее, сидеть), президент-инвалид, вызывала у избирателей глубинный протест. России не нужен второй Рузвельт, и она отвергла его.
Выборы выиграл глава крупного нефтяного холдинга «Недра России» Захар Харьковский. Для политологов и кремлёвских аналитиков это было полной неожиданностью. Харьковский не являлся фаворитом, хотя всю предвыборную гонку уверенно шёл в первой пятёрке лидеров. Это был молодой и амбициозный политик, который чем-то неуловимо напоминал прежнего президента. Харьковский так же обожал лыжи. В юности он занимался биатлоном и по-прежнему поддерживал хорошую спортивную форму. У него было открытое лицо русского интеллигента и тонкие пальцы пианиста, а за стёклами очков в тонкой золотой оправе таился внимательный взгляд серо-голубых глаз. Харьковский не носил дорогих костюмов, предпочитая спортивный стиль одежды, и на предвыборных митингах появлялся в серой «ветровке» и чёрной «водолазке».
Как в жизни, так и в политике, Харьковский обожал импровизации. Однажды на митинг, который проходил в центре Москвы, он приехал на спортивном велосипеде. На левой штанине брюк красовалась голубая прищепка. С этой прищепкой он и вышел на сцену. Взяв микрофон в руки, он в течение получаса уверенно говорил о зарплатах, пенсиях и о счастливом будущем России, но москвичи, слушая его в пол-уха, заворожённо глядели на голубую прищепку. Это был знак – отличительный знак человека из глубинки, где нет бронированных «Мерседесов», и россияне, как и полвека назад, вот так по-простому прихватив штанину прищепкой, ездят на работу на велосипеде. После митинга Харьковский сошёл со сцены, сел на велосипед и под бурные аплодисменты электората укатил по делам. Правда, через два квартала он отцепил прищепку и пересел в бронированный «Мерседес», но этого уже никто не видел.
