— Хм, — усмехнулся репортер. — Телевизор не смотришь, газет не читаешь?
На самом деле я читаю газеты, но выборочно. В них меня интересует последняя страница — гороскопы, кроссворды, интервью с умными людьми. Да и по телевизору я смотрю не новости или аналитические передачи, а мелодрамы и комедии, иногда под настроение — МузТВ. Но не признаваться же ему в этом?.. Я сказала, что читаю много книг, разные пособия по менеджменту, управлению персоналом, корпоративной этике. А мой телевизор всегда настроен на канал «Культура».
— О, какие мы культурные, — усмехнулся фотограф, но соизволил сообщить: — Борис Лаврентьевич Крымов — хозяин крупнейшего в стране никелевого комбината и ряда дочерних предприятий. Считай, олигарх!
— А как… э — э — э… — Я не успела озвучить вертевшийся на языке вопрос, а фотограф на него уже отвечал:
— Никто не знает, как Алке удалось склеить Крымова, но до того она подвизалась танцовщицей в клубе и подрабатывала натурщицей.
— А-а, она позировала Золотареву, — догадалась я и обалдела от изумления: надо же, по девушке Голливуд плачет, а она прозябала в голодных, холодных художественных мастерских!..
— Алка, бывало, всем давала, — гнусно изрек фотограф. — И Золотареву, и Серебрякову, и другим дядям тоже.
— Эй, чувачок, нарываешься! В морду хочешь?! — откуда — то окликнули фотографа.
На крыльце возник не к добру помянутый Кирилл Золотарев и тряхнул перед носом моего собеседника увесистым кулаком. Длинная золотаревская грива при этом всколыхнулась, волосы упали на лоб и скрыли глаза. Если бы он попытался съездить проныре фотографу по морде, наверняка бы промазал. А «чувачок» не тормозил — он воспользовался заминкой и мгновенно скрылся, будто его тут и не стояло. Вот ведь прыть, вот сноровка! Возник неслышно и так же тихо улетучился. Прямо человек — невидимка… Кирилл мрачно уставился на меня, и я сочла необходимым отругать человека с фотоаппаратом, посмевшего скверно отозваться о девушке:
— Терпеть не могу таких циников!
Золотарев зевнул, оскалился, как тигр, и пожаловался:
— Bay, до чего же я притомился…
От зевка на его глазах заблестели слезы и в облике проступило нечто запущенное, замороченное. Меня хлестнуло чувство вины за то, что нелестно отозвалась о его картинах, и, чтобы сгладить оплошность, я понимающе закивала:
— Конечно, подготовить выставку — это так ответственно, так волнующе… Вы уж простите мой ляп насчет флюорографии. В действительности у вас превосходные работы!
— Оставь! — Он махнул рукой. — Мне без разницы кто что ляпнет, не о том базар…
За моей спиной распахнулась дверь, и пришлось посторониться — народ начал расходиться. Какой — то потертый, словно запыленный мужичок пожал Кириллу руку:
— Пока, старик, спасибо! Было кайфово.
Его молоденькая спутница подтвердила:
— Да, все было — супер. Пока — пока! — и окинула меня оценивающим взглядом, в котором не теплилось ни грамма приязни, одна сплошная критичность. Вот хамка!..
Они скрылись из вида, а нетрезвый Золотарев пошатнулся и снова глубоко, полуобморочно зевнул, морща нос, сощурив глаза до щелочек. Несколько секунд он пребывал в таком шатко — валком прищуренном состоянии, и до меня наконец дошло, что график напился вдрабадан еще до открытия вернисажа. И поэтому никого не стеснялся: ни прессы, ни публики, ни чиновников — просто лыка не вязал. От разочарования я поспешила выбросить сигарету и сказать «до свиданья».
— Куда? А ну стой, очкарик!
Знаток деревянных душ схватил меня за полу пончо.
— Послушайте, мне совсем не нравится подобное панибратство, — заявила я и постаралась вырваться. — Кто вам дал право обзываться да еще и цапаться?!
— Ни хрена ты не просекаешь в этой жизни, очкарик, — гнул свое Золотарев, продолжая тянуть пончо на себя.
— Эй, пустите!
— Не пущу.
Мало того что Золотарев практически стянул с меня верхнюю одежду, он еще и вцепился пальцами в мое запястье, будто наручником к себе пристегнул.
— Думаешь, я пьяный? — Кирилл принялся обматывать пончо вокруг моей шеи на манер шарфа. — Да, я выпил!.. Я пил, потому что два дня не спал. Не мог спать, понимаешь? Красил картинки как заведенный… боялся увидеть ее… боялся сорваться…
Кирилл опустил руки, и я расправила измятое пончо, которое и без того совсем не сберегало тепло. Потерла запястье и для чего — то сказала:
— Выходит, вы ждали Аллу.
— Я всегда ее жду, — шмыгнул он носом.
— Что поделаешь?.. Все мы кого — нибудь ждем, — подвела я итог случившемуся, подразумевая свои вновь не оправдавшиеся надежды встретить идеального мужчину, и шагнула на ступеньку вниз, пытаясь таким образом сделать первый шаг к бегству от обожателя жены олигарха.
Не тут — то было! Пьянчуга схватил меня за плечи и, развернув, прижал к перилам. Он навалился на меня всей массой, показавшейся мне критической, уткнулся в мою макушку и захлюпал:
— Я не могу ее простить!.. Что мне делать, очкарик?
Только этого не хватало: утирать мужские сопли своей прической! Я отстранилась от него всем корпусом, для чего мне пришлось как следует перегнуться через перила, и пропищала:
— Ну, знаете, я не виновата! К тому же я вам не советчик, разбирайтесь как — нибудь сами. И прекратите обзываться очкариком! Меня зовут Юля… А очки, кто понимает, это неизменный атрибут стильного имиджа!
Он будто не слышал. Встряхнул меня за плечи, приблизил свое лицо к моему и заревел:
— Не, ты прикинь, а? Моя Алка какому — то старому козлу досталась!
— Хватит, Кирилл, — твердо, окрепшим голосом сказала я. — Вы устали, вам нужно пойти домой, лечь спать.
— Домой? — заорал он и с удвоенной энергией затряс мои плечи. — Зачем мне дом, в котором ее нет?!
Мне надоело мерзнуть под ветром и дождем и терпеть тяжесть постороннего пропойцы и его проблем! Я повела плечами, пробуя избавиться от цепких рук художника, но они держались за меня прочно, а сам художник хрипел в темноту: «Молчи, грусть, молчи!», хотя я больше не произносила ни слова. Золотарев почему — то зажал мой рот нечистой ладонью, чем побудил к отчаянному сопротивлению. Мы почти дрались: я толкалась, он упорно на меня наваливался, и оба мы пыхтели, как кипящие самовары. Пончо в разгар схватки упало, чуть не слетели очки, что меня окончательно раздраконило. Я завизжала:
— Да сколько можно? Отвяжись! — и резко отпихнула от себя незадачливого влюбленного.
Кирилл потерял равновесие, слетел с крыльца, взмахнув в воздухе распростертыми руками, словно крыльями. Потом грузно шлепнулся наземь. Наверное, сильно ударился и так же сильно обиделся, потому что затих и более не пошевелился.
— Ой… Кирилл, извините… — мигом пожалела я о содеянном. — Вы разбились, да?
