– Встретиться с ней.
– То есть с ее родителями.
– С приемными родителями, – уточнила Шелби, отправляя в рот кусочек вафли.
– А потом? – не отставал он. – Что, если они не захотят делить дочь с тобой? Если отправятся в суд, чтобы защитить свои права? Что, если твое появление повредит девочке или ее семье? Об этом ты подумала?
Еще бы не думать! Что же, если не это, полночи не давало ей заснуть?
– Конечно, – ответила она, с трудом заставив себя проглотить разжеванный кусок. Вафли казались безвкусными, словно пригоршни пыли.
– Но все равно ты хочешь сделать по-своему.
– Да. – Шелби положила вилку. – Не хочешь в этом участвовать – не надо. Тебе никто руки не выкручивает.
– Я не об этом. Просто хотел, чтобы ты взглянула на дело и под другим углом.
– Поверь мне, уже смотрела. Со всех возможных углов. Днем и ночью только об этом и думаю. Но я должна это сделать!
На слове «я» она ткнула себя в грудь – и осеклась, заметив, что халатик ее распахнулся, а купальник почти ничего не прикрывает. Господи, что за театр абсурда: сидит полуголая за завтраком с бывшим любовником и говорит о дочери, которую десять лет считала умершей! Она поспешно запахнула халат.
– Настало время узнать правду. Я должна по крайней мере ее увидеть. – Что-то сжало ей горло, и голос дрогнул. – Взглянуть в глаза.
– Обнять? – тихо подсказал он, и внутри у нее что-то задрожало.
«Да, господи, да! Обнять мою маленькую девочку, обнять и никогда не отпускать!»
– Если... если получится.
Нейв скептически вздернул темную бровь, но ничего не ответил.
Несколько долгих минут прошли в молчании; оба ели (Шелби – через силу), и тишину нарушало только звяканье вилок да щебетание птичек в зарослях пекана.
– Что говорит твой отец? – наконец прервал молчание Нейв.
– Почти ничего. Начал с того, что знать ничего не знает и ведать не ведает, а теперь просто избегает этой темы.
– Хочешь, я с ним поговорю?
– Не надо! – воскликнула Шелби и прикусила язык, заметив, как вздулись жилы у него на шее. – Я... я сама с ним справлюсь.
– Хорошо, но я могу помочь.
– Спасибо, – без особого энтузиазма откликнулась Шелби. Если от судьи вообще можно чего-то добиться, думала она, у его любимой дочери это получится лучше, чем у человека, которому Джером Коул навеки присвоил клеймо «наглого полукровки». У человека, который когда-то работал у судьи по найму – сгребал сено и загонял скот, – а потом с треском вылетел с работы за драку со старшиной присяжных, на которого Коул возлагал большие надежды в суде.
– Я справлюсь, – повторила она.
– Если передумаешь, дай мне знать. – Нейв развалился на стуле, засунув большой палец за пояс джинсов, и окинул дворик медленным ленивым взглядом. – И если выяснишь что-нибудь, держи меня в курсе.
– Непременно. И ты тоже.
Сунув ноги в шлепанцы, она пошла вместе с ним к воротам. По дороге Шелби старалась припомнить, когда на ее памяти Нейв приходил к судье домой. Полно, да было ли такое?
У ворот, возле дряхлого проржавевшего пикапа – живого напоминания о его неудавшейся жизни, – Нейв остановился.
– Вот еще что, Шелби. – Он потянулся к ней, словно хотел погладить по щеке, но тут же отдернул руку. – Если Росс Маккаллум начнет тебе докучать...
– Не осмелится! – прервала она его.
– Может быть. Но если все-таки начнет, дай мне знать. – Челюсть его словно окаменела, губы сжались в тонкую безжалостную линию.
– С Россом я справлюсь.
– Вот как?
Глаза его, полускрытые темными очками, встретились с ее взглядом, и Шелби ощутила, как заливает щеки непрошеный румянец. На миг ей показалось, что Нейв догадался, что он сейчас скажет что-то ужасное, что вдребезги разобьет ее уважение к себе, но он заметил только:
– Помнится, десять лет назад ты его побаивалась.
– За десять лет многое изменилось. И ты, Нейв. И я.
– Верно, но Маккаллум эти годы провел в тюрьме. И, боюсь, заключение не пошло ему на пользу. Если он изменился, то к худшему.
– Да неужели? – Она заставила себя улыбнуться самой беззаботной улыбкой. – Тогда у меня для тебя новость: я тоже!
Нейв рассмеялся коротким безрадостным смехом.
– Это уж точно, – с иронией заметил он, садясь в машину. – Ты сейчас напоминаешь разъяренную медведицу, у которой отняли медвежонка.
Улыбка ее угасла.
– Так оно и есть, Нейв. Так оно и есть.
– Прости, я не хотел.
– Ладно, забудь.
В дальнем конце аллеи послышалось мягкое урчание мотора, а секунду спустя показался и «Мерседес» судьи. Внутри у Шелби все перевернулось; заметив, с каким выражением она смотрит на подъезжающий автомобиль, Нейв выглянул в окно.
– О, как раз тот, с кем я хотел повидаться! – недобро усмехнувшись, он заглушил мотор.
– Не надо! – затрясла головой Шелби.
Только схватки между двумя старыми врагами ей сейчас не хватало! Но Нейв уже распахнул дверь своего «Форда» и выпрыгнул на асфальт, а судья уже притормозил и заглушил двигатель.
– Доброе утро, судья, – поздоровался Нейв, скрестив руки на груди.
– Меня ищешь?
Рыжий Коул извлек из портсигара толстую черную сигару, сунул ее в рот, и к аромату роз и жимолости из сада присоединился знакомый запах табачного дыма. Судья улыбался самой своей покровительственной и благожелательной улыбкой.
– Вообще-то я приехал повидать Шелби, но подумал, что и нам с вами стоит поговорить.
– Поздновато спохватился, Смит. – Судья повернулся к дочери, и улыбка его слегка померкла – должно быть, оттого, что Шелби стояла совсем рядом с Нейвом в одном халате поверх купальника. – Этот разговор стоило завести десять лет назад – когда ты начал увиваться за моей дочерью!
– Я сама этого хотела! – вмешалась Шелби.
Но судья не отрывал глаз от Нейва, и губы его, сжимающие сигару, еле шевелились.
– Мне нечего тебе сказать, Смит. И нечего слушать. Об одном жалею: что был к тебе слишком снисходителен, когда ты поколотил присяжного. Надо, надо было вспомнить, что говорит о таких подвигах свод законов, и отправить тебя вверх по реке. Но я тебя, щенка, пожалел – не стал заводить дело, даже взял тебя на работу к себе на ранчо.
– В самом деле, совсем забыл вас поблагодарить! – протянул Нейв. На загорелом лице судьи проступили красные пятна.
