Хейзел содрогнулась от нарисованной им картины.
– Это ужасно! У меня мурашки бегут по рукам. Но не останавливайся. Продолжай, Гектор. Расскажи, чем все кончилось.
– Внезапно лев застыл и изогнул спину. Широко раскрыв пасть, он выбросил поток сердечной крови прямо на меня, залив голову и всего меня до пояса; потом мои товарищи оттащили его и сотни раз ударили копьями.
– Меня приводит в ужас мысль о том, как еще все это могло закончиться, – сказала Хейзел. – Мы могли никогда не встретиться, не разделить все то, что у нас есть. Расскажи теперь, что сказал твой отец, когда ты в тот день вернулся на ранчо, – потребовала она.
– Я поехал назад, к большому, крытому тростником дому на ранчо, но добрался туда уже после полудня. Наша семья обедала на веранде перед домом. Я привязал лошадь к столбу и медленно поднялся по ступеням веранды. Моя эйфория рассеялась, когда я увидел лица за столом. Я понял, что забыл умыться. Львиная кровь засохла у меня на волосах и на коже. Лицо превратилось в маску из свернувшейся крови. Кровь покрывала мою одежду, от нее почернели руки, она забилась под ногти.
Ужасающее молчание нарушил мой младший брат Тедди. Он хихикнул, как школьница. Тедди часто хихикал. Тут мать заплакала и закрыла лицо руками: она знала, что собирается сказать отец.
Отец встал, выпрямился во все свои шесть футов два дюйма, и лицо его потемнело и исказилось от гнева. Он что-то невнятно пробормотал. Потом его лицо изменилось, и он зловеще сказал:
– Ты был с этими дикарями, со своими друзьями, чтобы им пусто было? Верно, сын?
– Да, сэр, – ответил я.
Я всегда обращался к отцу «сэр» и никогда «папа», тем более «папочка».
– Да, сэр, – повторил я, и выражение его лица вдруг снова изменилось.
– Ты убил своего льва, как эти проклятые морани у масаи. Так?
– Да, сэр, – сознался я, и мама снова разрыдалась. Отец долго смотрел на меня со странным выражением, а я стоял перед ним, вытянувшись в струнку. Потом он снова заговорил:
– Ты выстоял или убежал?
– Выстоял, сэр.
Снова долгое молчание. Потом он наконец сказал:
– Иди к себе, умойся. Потом придешь в мой кабинет.
Это обычно означало смертный приговор или по крайней мере сто ударов хлыстом.
– И что же случилось? – спросила Хейзел, хотя хорошо это знала.
– Когда немного погодя я постучался в его кабинет, я был в школьном пиджаке и в белой рубашке с галстуком. Я начистил ботинки и расчесал влажные волосы.
– Зайди! – рявкнул он.
Я вошел и остановился перед его столом.
– Ты чертов дикарь, – решительно сказал он. – Абсолютно нецивилизованный дикарь. Я вижу для тебя только один выход.
– Да, сэр.
Внутренне я дрогнул: мне казалось, я знал, что приближается.
– Садись, Гектор.
Он показал на кресло у стола. Это меня потрясло. Я никогда не сидел в этом кресле и не мог вспомнить, когда он в последний раз называл меня «Гектор», а не «парень».
Когда я сел, держась прямо, словно проглотил жердь, он продолжил.
– Ты никогда не станешь владельцем ранчо, правда, Гектор?
– Я сомневаюсь в этом, сэр.
– Ранчо должно было достаться тебе, ведь ты старший сын. Но теперь я оставлю его Тедди.
– Желаю Тедди насладиться им, сэр.
Он слегка улыбнулся.
– Конечно, долго он им владеть не будет, – сказал старик и сразу перестал улыбаться. – Очень скоро нас всех выгонят прежние владельцы этой земли, у которых мы ее украли. В конечном счете Африка всегда побеждает.
Я молчал, не зная, что сказать.
– Но ты, юный Гектор, что нам делать с тобой? – И снова у меня не нашлось ответа, я продолжал молчать. Я давно понял, что это самое безопасное. А он продолжил говорить: – В глубине души ты всегда останешься дикарем, Гектор. Но это не слишком большой недостаток. Большинство наших почитаемых английских героев, от Клайва до Китченера, от Веллингтона
[5]
до Черчилля, были дикарями. Без них никогда бы не возникла Британская империя. Но я хочу, чтобы ты стал образованным и воспитанным английским дикарем, поэтому отправляю тебя в Сандхерст, в Королевскую военную академию. Научишься выколачивать душу из всех прочих народов земли.
Хейзел рассмеялась и захлопала в ладоши.
– Какой замечательный человек! Он просто возмутителен.
– Он был страшный хвастун, но это на первый взгляд. Он хотел, чтобы его считали суровым и не уступчивым. Но под этой личиной таился добрый и порядочный человек. Я думаю, он меня любил; я его просто обожествлял.
– Я бы хотела с ним познакомиться, – задумчиво сказала Хейзел.
– Наверное, хорошо, что этого не случилось, – заверил Гектор. Потом повернулся к Марио, который вежливо кашлянул.
– Что-нибудь еще, мистер Кросс?
Гектор посмотрел на администратора ресторана так, словно видел его впервые. Потом моргнул и осмотрелся: зал был пуст, лишь пара скучающих официантов стояла у входа в кухню.
– Который час?
– Начало пятого, сэр.
– Почему вы нас не предупредили?
– Вы с миссис Кросс так увлеклись беседой, что я не решился, сэр.
Гектор оставил для него на столе пятидесятифунтовую банкноту и провел Хейзел ко входу, куда привратник уже подал «ровер» с работающим двигателем. Когда доехали до Харли-стрит, Гектор заехал в подземный гараж дома Алана и помог Хейзел пересесть в «феррари».
– Теперь, моя царица пчел, помни, что я еду за тобой и что это не гонки. Время от времени посматривай в зеркало заднего вида.
– Перестань суетиться, дорогой.
– Только если ты меня поцелуешь.
– Иди сюда.
Дожидаясь, пока Хейзел выедет из гаража, Гектор надел пару мягких кожаных шоферских перчаток и потом последовал за «феррари» вверх по пандусу. Мотоциклист, ехавший за ними, укрывался за другими машинами, пока они пробирались по узким улицам города и наконец выехали на шоссе М-3. Он не хотел чересчур сокращать разрыв, чтобы не насторожить добычу. Он хорошо знал, куда они направляются. К тому же его предупредили, что мужчина очень опасен, с ним не стоит связываться. Он начнет действовать гораздо позже, когда они проедут Винчестер. Время от времени он что-то говорил в микрофон, укрепленный на шлеме, докладывая о продвижении двух машин перед ним. Принимающая станция всякий раз щелчком подтверждала получение информации.
