— Никогда.
— Гм… — пробормотал Уэстон в раздумья. — Так девушка умерла вне дома, и вы не знаете где?
— Наверное, не знаю. Носились слухи, что она отправилась в Лондон. Мистрис Джемс Редмайн, невестка Ричарда Редмайна, всегда очень сердилась, когда ее об этом спрашивали.
— Но она привезла ее тело для погребения?
— О, нет, они напали на ее следы много времени спустя после ее смерти.
— А уверены ли вы, что она умерла? — спросил Уэстон задумчиво. — Может быть, она бежала из дому не одна, и находится теперь в таком положении, что ее родные предпочитают говорить, что она умерла, чем открыть истину.
Джанна Бонд не имела ничего против такого предположения. Она только покачала головой и вздохнула, что могло быть истолковано в какую, угодно сторону.
— Не знаю, — сказала она после небольшой паузы. — Мать мисс Редмайн умерла в молодости и тоже внезапно, но это, конечно, еще ничего не доказывает, Я слышала от тех, кто знает хорошо Ричарда Редмайна, что он был всегда человек очень гордый, хотя и казался таким приветливым. И все знают, как он любил свою дочь. Если с ней случилось что-нибудь неприятное, он должен был принять это горячо к сердцу.
— Да, и потому очень возможно, что он сочинил историю об ее смерти, чтобы защитить ее от злословия. Я готов поручиться, что мисс Редмайн и не думала умирать, а живет где-нибудь очень спокойно и весело.
«По всей вероятности, в каком-нибудь хорошеньком коттедже по дороге в Сент-Джон», — прибавил он мысленно.
— Я готов отдать годовой доход, чтобы только отыскать ее.
Он взглянул опять на свои часы, и простился с мисс Бонд, которая отворила ему новую железную калитку и выпустила на пыльную дорогу. Он употребил на разговор с ней значительную часть своего утреннего досуга, но употребил не без пользы. Джанна сообщила ему много драгоценных сведений.
— Я знал, что тут что-нибудь да кроется, — сказал он себе, торжествуя. — Я прочел это в лице Гаркроса в тот вечер, когда Августа вернулась со свадьбы Клеведонов и говорила о Брайервуде. Он превосходный актер, но меня ему не удалось ввести в заблуждение. Вот, что было причиной его нежелания ехать в Клеведон. Мисс Редмайн умерла! Какой удобный способ положить конец всяким толкам. Наши мужики горды, как Люцифер и готовы, скорее солгать, чем навлечь на себя бесчестие. Я почти уверен, что мисс Редмайн спрятана в каком-нибудь хорошеньком коттедже на окраине Лондона, и если это предположение справедливо, я отыщу ее.
Он подошел к Брайервуду, поглядел в калитку на живописный старый сад, на красивый старый дом, долго глядел в окна, но не заметил никакого признака жизни, кроме небольшой струйки дыма, выходившей из за-ней части дома. После того, что Джанна только, что рассказала ему о Редмайне, он не решился проникнуть в берлогу этого раненого льва, и отыскав на расстоянии четверти мили от Брайервуда скромный трактир на большой дороге, спросил себе стакан хересу с бутылкой содовой воды, и прихлебывая эту смесь, начал расспрашивать трактирщика о Редмайне и о его семейных делах.
Трактирщик оказался далеко не столь сообщительным, как мисс Бонд. Он был, очевидно, не расположен говорить о Редмайне и о его дочери.
— Да, у него была дочь, — отвечал он на вопрос Уэстона, — но умерла, и это так поразило Редмайна, что он до сих пор не пришел в себя. Он был в Австралии, добыл кучу золота и купил там имение, в которое отправил своего брата и все его семейство. Брайервудскую землю он отдал в аренду, и теперь, говорят, только и делает, что лежит в саду и курит трубку. Что касается меня, я знаю только, что он теперь ко мне никогда не заглядывает, а в былое время заходил часто, хотя никогда не был пьющим человеком.
Это было все, чего мистер Валлори добился от трактирщика, но это подтвердило рассказ Джанны, и он направился домой, освеженный и телом и духом и со спокойною совестью человека довольного собой.
Глава XXXV. НЕ ДУМАЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО Я НЕ СИЛЬНЕЕ ДРУГИХ ЖЕНЩИН
Клеведон потерял всякую, прелесть в глазах мистрисс Гаркрос после признания, которое она выслушала от своего мужа в картинной галерее. Она не была завистлива, и до сих пор еще никогда никому не завидовала, но теперь ее не покидала мысль, что это благородное поместье могло бы принадлежать ее мужу, и ей горько было видеть его гостем там, где ему следовало, быть хозяином. Эти мысли преследовали ее неотлучно, и она с большим трудом вносила свою долю в общее оживление. От наблюдательного Уэстона не ускользнула эта перемена, и он дорого бы дал, чтоб узнать ее причину. Не усомнилась ли Августа в том, что муж ее предан исключительно ей одной, и не полезно ли будет воспользоваться этим сомнением? Но Уэстон не забыл своего разговора с ней за обедом в день их приезда в Клеведон, не забыл, с каким жаром Августа вступилась, тогда за своего мужа. Осторожность была всегда его руководящею звездой, и он начал наблюдать и выжидать.
«Поспешностью можно испортить все дело, — говорил он себе. — Я не коснусь этого предмета, не имея достоверных доказательств. Это было бы большою ошибкой. Когда я нападу на мистера Вальгрева Гаркроса, я нападу с тем, чтобы раздавить его».
Что побуждало его к этому? Причина сложная. Во-первых, он не простил и не хотел простить то, что Гаркрос стал между ним и его кузиной, во-вторых… но второстепенные причины он едва ли и сам мог определить. Он знал, что ему очень приятно будет «свести счеты», как он выражался, со своим недругом, и знал, что с таким расчетом связаны надежды, которых он не пытался определить словами, но которые тем не менее были нераздельны со всеми его планами. Он покончил с увлечениями молодости, и мог теперь отдаться всецело достижению одной цели.
Катанья, пикники, игра в крикет, питье чая в старомодном саду продолжались по-прежнему, и мистрис Гаркрос по-прежнему принимала участие во всех этих увеселениях, вопреки мучительным мыслям, не покидавшим ее ни на минуту. Она могла бы отговориться головною болью, усталостью или обременительностью своей корреспонденции, и уединиться в своей комнате, но ее страшила мысль, что это покажется подозрительным, и что некоторые проницательные наблюдатели, имея постоянно перед глазами странное сходство сэра Френсиса и Губерта, поймут ужасную тайну, если происхождение Губерта есть еще тайна, в чем она сильно сомневалась. Нет, она будет смотреть обществу прямо в глаза, и не даст повода к подозрению.
Но разве ей не жаль было мужа, который без всякой вины со своей стороны носил пятно бесчестия на своем имени? Ей было жаль его, но это чувство было ничтожно в сравнении с сожалением, которое она чувствовала к себе самой. Она не могла простить ему, что он женился на ней, имея от нее тайну, и такую тайну, зная, которую она ни за что не вышла бы за него.
«Даже если б я его любила до безумия, я согласилась бы лучше разбить свое сердце, чем выйти за него, если бы тогда знала то, что знаю теперь».
Она сердилась и на своего отца, не помешавшего ей навлечь на себя такое несчастие.
«Удивляюсь я, как мог папа при своей опытности не позаботиться разузнать о прошлом моего мужа прежде, чем дать согласие на мой брак».
