— Сейдж, — позвал Дэвид, подойдя к ней. — Эй, Сейдж.
— Оставь меня. — Сейдж мотнула головой. Она наступила в большую коровью лепешку и плача навзрыд, пыталась ее стереть. — Не надо меня подвозить, — проговорила Сейдж. — Я сама дойду.
— Что, в снегопад?
— Да.
Дэвид стоял и смотрел на нее. Чем больше Сейдж пыталась очистить ботинок от навоза, тем больше его, казалось, прилипало снова. Желудок Сейдж свело, и она поняла, что ее сейчас стошнит. Сейдж почти читала мысли Дэвида. Ему наверняка противно ее положение, противно, что ее отец жестокий скотовод и что к ее ботинку прилипло коровье дерьмо. А сейчас ее еще и вырвет…
Сейдж вырвало точно на другой ботинок.
Дэвид даже не пошевелился. Он не отвернулся с отвращением и не усмехнулся. Сейдж рвало до тех пор, пока ее желудок окончательно не опорожнился; в перерывах между спазмами она заливалась слезами. Облокотившись на обветшалую стену, Сейдж почувствовала себя вдруг подавленной и одинокой.
— Держись, — произнес Дэвид. Он взял руку Сейдж и положил ее себе на плечо. Потом нагнулся и соломой очистил вначале ее левый ботинок, а затем правый. Все это время Сейдж держалась за его острое плечо, стараясь унять слезы, которые все еще продолжали течь. Закончив, Дэвид убрал ее руку и встал.
— Не плачь, — произнес он, посмотрев ей в глаза.
Сейдж и Дэвид стояли лицом к лицу. Сейдж дрожала от переполнявших ее эмоций. Дэвид утер ей слезы большим пальцем, и она снова увидела татуировки у него на руке. Их цвет был ярким и живым, как будто мастер использовал волшебные краски, чтобы птица ожила. Рассматривая желтые глаза птицы, Сейдж избегала смотреть на Дэвида.
— Сейдж… — позвал он.
— Что? — прошептала она.
— Эй…
Он ждал, когда она посмотрит на него. Сейдж слушала, как бьется ее сердце, и вдруг подумала, что Дэвид сейчас поцелует ее. Стоя близко к нему, она неожиданно испытала сладкое, как при поцелуе, ощущение. Тепло распространилось по ее лицу, шее, руки и ноги стало слегка покалывать, и ей показалось, что должно что-то произойти. Но когда Сейдж подняла голову, чтобы посмотреть Дэвиду в глаза, то сразу поняла, что ошиблась насчет поцелуя.
Его лицо ничего не выражало; рот был слегка приоткрыт, а взгляд направлен прямо перед собой. Дэвид молчал, словно ждал, когда она что-нибудь скажет. Наконец, губы его зашевелились, и, с трудом подбирая нужные слова, он заговорил.
— Я ни за что не позволил бы тому человеку причинить тебе вред, — начал он.
Сейдж закусила губу, боясь, что может снова заплакать.
— Несмотря ни на что. Я не даю живым существам страдать: собакам, кошкам, коровам, людям. Я не позволил бы ему обидеть тебя.
— Я знаю, ты спас меня.
— Я освободил собак с собачьих ферм, — проговорил он, как будто напоминая ей и себе. — Я знаю Петал с того времени, когда она сама была еще щенком. Ее очень любила моя мать.
— Ты жил на собачьей ферме? — произнесла потрясенно Сейдж.
Дэвид кивнул. Будто пропустив слезу, он утер щеки забинтованной рукой. Его взгляд оставался равнодушным. Наверное, он давно решил для себя, что лучше ничего не чувствовать, чем помнить все в деталях.
— Как там… — начала Сейдж, желая узнать, что заставило его уйти.
— Вот почему я спасаю живые существа, — произнес он, — и не позволяю, чтобы они страдали, несмотря ни на что. Понятно?
Сейдж кивнула.
— Так что больше не волнуйся.
— Не буду.
— Тебе надо поесть, — проговорил Дэвид. Хотя он ни слова не сказал о ее беременности, Сейдж поняла, что он знает об этом. Дэвид оказался вторым, после Дини, кто заметил, что она вынашивает ребенка. Сейдж было все равно, и она была даже немного рада, потому что чувствовала к нему какое-то подобие привязанности, которую не могла объяснить. Они будут хорошими друзьями, лучшими друзьями, думала Сейдж. Такие друзья переживают дурные времена вместе, выкармливая котят из детских бутылочек и помогают найти друг другу убежище от любой непогоды.
— Я знаю, — ответила Сейдж, погладив свой живот, — мне надо поесть.
— Садись, — произнес Дэвид, провожая ее к собакам и котятам. — Я сейчас приду.
Устраиваясь в подобие гнезда, которое сделала раньше, Сейдж собрала вокруг себя всех зверей. Тепло их тел согревало ее, а дыхание успокаивало. Закрыв глаза, она почувствовала себя почти умиротворенно.
Сейдж услышала, как струя жидкости ударила в стальную емкость. Вначале подумала, что кто-то поливает крышу из шланга, но потом увидела Дэвида почти в середине коровника. В тусклом свете светильников, подвешенных под крышей, она едва видела, как Дэвид присел на солому и доил корову. Сейдж заметила, что он делает это умело; не прошло и минуты, как он наполнил небольшую миску.
Пока Дэвид нес молоко, его лицо было мрачным, будто на него легла тень. Сейдж не могла видеть выражение его лица со своего места, но очень не хотела, чтобы его взгляд снова оказался отсутствующим. Дэвид словно читал ее мысли: когда он протянул Сейдж миску с молоком, его взгляд был мягким и живым.
— Вкусно? — спросил он.
— Вкусно, — проговорила Сейдж, возвращая ему теплое молоко. Но Дэвид хотел, чтобы она выпила все сама. Сейдж была ужасно голодна, но знала, что нельзя быстро пить все сразу.
Животные, должно быть, учуяли запах молока. Они зашевелились, очнувшись от сна. Дэвид залез в пакет, который принес с собой из машины, и наполнил собачьи миски едой и водой. Когда он сел, чтобы покормить котят, Сейдж выпила еще немного молока и почувствовала облегчение. Ощущение покоя, которое она вдруг испытала, оттеснило на второй план страх и тревогу, которые были с ней каждый день в течение долгих месяцев.
Глава 18
Луиза очень хотела, чтобы Эмма и Рути были с ней. В ее возрасте каждый, оказавшись в больничной палате рядом с постелью своего немощного возлюбленного, пожелал бы видеть близких людей рядом. Этому человеку важно знать, что его любят и дорожат им, что он жил не зря и его душа будет жить в детях. Беда заставляет человека понять, что все смертны, что его драгоценная жизнь может закончиться внезапно, прямо вот так. И это заставляет кого бы то ни было желать, чтобы собственные дети были рядом с ним и любили его до конца.
Два дня после падения Далтон почти все время спал и выглядел ужасно. Луиза оторвалась от чтения журнала «Пипл», посмотрела на Далтона и подумала, что его вид стал еще хуже. Он лежал на спине, пластиковые трубочки были прикреплены к его тонким, сухим рукам, а рот широко открыт. Медсестра вытащила его искусственную челюсть, и теперь Далтон выглядел как беззубый бродяга. Луизу потряс такой кошмарный вид.
— Дорогой, — проговорила Луиза, взяла его за руку и пошевелила, чтобы Далтон проснулся. — Дорогой…
— А? — произнес он, открыв глаза.
