По мере того как жара усиливалась, Алиеноре начало нездоровиться. Она позавтракала зернами, смешанными с изюмом и специями, – этот вкус еще долго напоминал о себе. Желудок взбунтовался, поясницу периодически схватывали спазмы. Но королева заставляла себя двигаться дальше. Еще десять шагов коренастой лошадки, потом еще десять. Доехать бы до куста. А теперь до рощицы. А теперь до…
– Стоять! – выкрикнула она и суетливо подозвала своих дам.
Они помогли ей спешиться, и одна из женщин, Мамиля, поспешно распорядилась, чтобы с вьючной лошади сняли холщовую ширму, а остальные дамы расставили ее вокруг госпожи.
Алиенору рвало. В животе – колики. Боже мой, боже мой! Что, если она заразилась дизентерией? До Константинополя, с приличными врачами, отдыхом и заботой, оставалось еще несколько дней пути. Алиенора не раз наблюдала во время переездов, как умирали люди: вроде бы здоровый человек, а через минуту испускает дух в зловонии и муках.
Когда все прошло, она почувствовала слабость и жажду, но ее по-прежнему отчаянно тошнило.
– Мадам, найти вам повозку? – предложила Мамиля.
Алиенора покачала головой:
– Я постепенно приду в себя. Не суетись. Пусть приведут мою лошадь.
К тому времени, как разбили лагерь, Алиенора была вынуждена скрываться за ширмами еще три раза. Она отказалась от еды и сразу легла на кровать, но у нее всю ночь продолжались рвота и очистка кишечника.
Ближе к рассвету Алиенору сморила неспокойная дремота, но она тут же проснулась от криков и воплей перед палаткой – на французском и каком-то резком незнакомом языке. Потом зазвенело оружие, завязался бой. Королева с трудом вылезла из-под одеял и схватила накидку. Мамиля поспешила к ней, фонарь в ее руке дрожал, глаза были выпучены от ужаса.
– Мадам, на нас напали!
– Кто?
– Не знаю…
Обе женщины уставились на закрытые полы палатки, за которыми битва только усиливалась. Остальные придворные дамы сбились в кучку, пугливые, как лошади, услышавшие завывание волков.
– Помогите мне одеться, – скомандовала Алиенора и подавила приступ тошноты, пока женщины выполняли приказ.
Когда они закончили, она взяла в руки охотничий нож в ножнах, который держала у кровати. Гизела тихонько заскулила. Снаружи кто-то закричал, потом еще раз, затем крик резко оборвался. Шум борьбы стих, речь продолжалась только на французском.
Алиенора подошла к выходу из палатки.
– Мадам, нет! – воскликнула Мамиля, но Алиенора все равно шагнула за порог, приготовив нож.
Рассвет окрасил восточный горизонт, и в прибывающем свете лагерь напоминал развороченный муравейник. Солдаты покинули свои укрытия, многие даже не успели одеться, в одном белье, держа в руках копья, с опухшими ото сна лицами. Несколько человек заливали водой горящую палатку. Рядом какой-то сержант вырывал копье из груди трупа. Мертвая лошадь придавила труп воина-мусульманина, чей алый тюрбан размотался и лежал возле тела, как кровавая лента. Среди всего этого широко вышагивал Жоффруа, отдавая короткие приказы.
Увидев королеву у входа в палатку, он поспешил к ней, вкладывая меч обратно в ножны.
– Что происходит? – еле слышно спросила она.
– Разбойники. – Жоффруа тяжело дышал. – Попытались украсть у нас лошадей и припасы. Убили двух часовых, подожгли несколько палаток. Трое из наших мертвы, а еще одному стрелой ранило ногу, но мы отплатили сполна. – Он поморщился. – Это те же самые, кто нападал на немецкие войска, как говорят наши проводники, в отместку за мародерство и набеги на их стада.
– Вы не пострадали? – Она быстро оглядела его.
Де Ранкон коротко покачал головой:
– Они даже близко не подошли. Придется усилить бдительность, поскольку чем дальше мы продвигаемся, тем серьезнее опасность набегов. Как только мы пересечем рукав Святого Георгия, встретимся с еще большей враждебностью. Я удвоил охрану, хотя не думаю, что сейчас они вернутся. – Тут он увидел нож у нее в руке. – До этого не дошло бы. Я бы защитил вас ценою собственной жизни.
– А потом что? – поинтересовалась она. – Всегда следует быть наготове.
Де Ранкон криво усмехнулся:
– Вам получше?
– Немного. – Это была неправда.
Мужчина посмотрел на нее долгим взглядом.
– Отдохните сегодня, если сможете, – сказал Жоффруа и с поклоном удалился, отдавая на ходу приказ сняться с лагеря.
Голова у Алиеноры раскалывалась, во рту пересохло. Мысль о еде вызвала тошноту – пришлось довольствоваться несколькими глотками молока от одной из коз, которых взяли в поход. У нее кружилась голова, когда она садилась в седло, но ехать в повозке, подпрыгивая на каждом ухабе, было немыслимо, а с лошадью она хорошо справлялась.
После нападения кочевников они настороженно и внимательно глядели по сторонам, но воздух вокруг рябил от горячих испарений, и они не видели ни души все двадцать миль, что проделали в тот день. Местное население перебралось вместе со своими стадами подальше от опустошительного приближения французов. По пути им встретились лишь незахороненные трупы немцев, ставшие добычей диких собак и коршунов, которые временно оставляли свой промысел, пока не пройдут мимо войска. Никто не стремился в тот день отправиться добывать продовольствие. В полдень Алиеноре удалось съесть немного черствого хлеба, но он лег в желудке тяжелым свинцом, а сытости не прибавил. Проходя мимо небольшого городка, они смогли выменять несколько мешков муки, кувшинов овечьего жира и яйца, которые им также спустили со стен на веревках, но это была капля в море.
Алиенора припала к седлу, думая об Аквитании. Ей вспоминался мягкий ветерок во дворцовом саду Пуатье, океанский прилив в Тальмоне. Распростертые крылья белого кречета. Ла Рина. Ангельские крылья. «Святая Мария, я иду к Тебе. Святая Мария, услышь меня сейчас ради любви к Господу Иисусу Христу, Твоему сыну».
К счастью, они нашли хорошее место для лагеря возле небольшого ручья за час до захода солнца, и слуги установили палатку для королевы. Алиенора чуть не выпала из седла от изнеможения и слабости. Она даже подумала, что, наверное, умрет здесь, превратившись еще в одну горстку костей, выбеленных палящим чудесным солнцем.
Королева улеглась в палатке, но кусок хлеба, съеденный накануне, лишь дожидался своего часа, так что она едва успела согнуться над медным тазом для умывания.
– Мадам, к вам господин де Ранкон, – объявил снаружи оруженосец.
– Вели ему подождать, – задыхаясь, ответила она.
Приступ прошел, Алиенора приказала Мамиле убрать таз. Запах, однако, остался, а ей самой пришлось стиснуть зубы и с трудом сглатывать. До нее донеслись голоса Мамили и Жоффруа. Через несколько секунд, без ее разрешения, он вошел, а за ним – молодая смуглая женщина, аккуратно одетая в простое темное платье и белый вимпл; на плече у нее висела объемистая сумка.
