Она тоже поднялась, и дядя нежно поцеловал ее в лоб:
– Все будет хорошо, обещаю.
У Алиеноры сжалось горло.
– Отец всегда целовал меня и говорил то же самое… но это оказалось неправдой.
Раймунд язвительно улыбнулся:
– Мы оба имели в виду будущее, моя дорогая, а не настоящее.
Шорох в темноте заставил их быстро обернуться, но ничего разглядеть не удалось, а когда прислушались – услышали только плеск фонтана и тихое стрекотание цикад.
– По ночам здесь бродит много кошек, – сказал Раймунд, скривив губы, – и у всех ушки на макушке, глаза горят как фонари. Ступай к себе, быстро.
Сердце стучало как молот, когда она переступила порог. Амария ждала ее с лампой, чтобы проводить до комнаты, а Гизела сидела на своей постели с отдернутой занавеской, плохо скрывая волнение.
– Мадам!
– Спи! – велела королева тихо, но властно.
– Мадам. – Гизела мгновенно задернула занавеску.
Алиенора растянулась на кровати. Амария вышла, оставив гореть настенный светильник. Пламя мягко мигало, создавая узоры на мраморном полу, из решетчатых окон высоко над кроватью дул легкий ветерок. Алиенора долго лежала без сна, держа ладонь на животе, следила за бликами на полу и стенах, пока пламя угасало и наконец погасло совсем.
Раймунд Антиохийский вызывал у Людовика раздражение и беспокойство в равной степени. Рядом с этим высоким, сильным светловолосым человеком королю казалось, что нужно выпячивать грудь и пытаться подражать князю, но все его попытки ничего не давали.
– Нам следует нанести удар по Алеппо, – решительно заявил Раймунд. – Теперь, когда Эдесса пала под натиском турок, он представляет собой величайшую угрозу для Антиохии. Если мы сможем его завоевать, то на ближайшие годы для нас наступит стабильность.
– Я не уверен, что это хорошая мысль, – возразил Людовик. – Эдесса уже потеряна. Алеппо, быть может, и важен для вас, но мы должны прислушаться к тому, что скажут король Иерусалима и его бароны. Думаю, было бы лучше сосредоточиться на Дамаске. – Он посмотрел на Раймунда с вызовом и слегка опешил, заметив, как грозно вспыхнули голубые глаза князя.
– Это было бы глупо, – отрезал Раймунд. – Гораздо проще и разумнее сначала подчинить Алеппо, а затем разобраться с Дамаском.
– С вашей точки зрения – да, но Иерусалим может придерживаться другого мнения. – Людовик посмотрел через плечо на Тьерри де Галерана и своего дядю Гильома де Монферрата, а те согласно кивнули.
– Мы как кегли, выстроенные в ряд. Одну собьешь – повалятся другие. Эдесса уже пала, Антиохия – следующая кегля в ряду. За мной последует Триполи, а затем и драгоценное королевство Иерусалим. И все из-за не нанесенного вовремя удара.
Людовик, глядя на сжатый кулак Раймунда, с особым удовольствием произнес:
– Это вы утверждаете, но я хорошо знаю ситуацию и хочу посоветоваться с другими.
– В самом деле, сир? – Раймунд вздернул брови. – В таком случае у вас отличная интуиция, поскольку вы здесь не живете.
– Иногда помогает дальновидность. – Людовик откинулся в кресле, подражая вальяжной позе, которую часто принимал Раймунд. – Я намерен доехать до Иерусалима, исполнить свой долг паломника. Как только это будет сделано, я снова подумаю о том, чтобы начать военные действия.
– У некоторых из нас нет такого выбора, – резко заметил Раймунд. – Вы прибыли помочь, но, как я теперь вижу, не намерены ничего предпринимать.
Людовик ответил ему холодным взглядом.
– Я поступлю по своему усмотрению, а не так, как нужно вам.
Раймунд дернул кадыком, и Людовику показалось, что князь заскрежетал зубами. От этой мысли ему захотелось улыбнуться. Он мог сыграть в игру и победить этого человека, которого невзлюбил с первого взгляда.
– Сир, надеюсь, вы пересмотрите свое решение, – натянуто произнес Раймунд. – Быть может, нам следует поговорить снова еще раз, после того как у вас будет возможность поразмышлять.
Людовик опустил голову:
– Я поразмыслю над этим делом, но сомневаюсь, что передумаю.
Раймунд тихо вышел, но было видно, что он едва подавляет ярость. Людовик держался настороженно, но остался доволен. Одна мысль, что он одержал верх над Раймундом, просто отказав ему в помощи, придавала ему ощущение власти и силы. К тому же в данном случае имело значение только мнение Иерусалима.
В наступившей тишине его брат Робер прокашлялся и заговорил, сложив руки:
– Мне кажется, нам следует помочь ему захватить Алеппо. Нужно подумать о будущем, когда мы отсюда уйдем. В его словах есть смысл.
– Я не позволю выкручивать себе руки. – Людовик нахмурился. – Нет у меня к нему никакого доверия. Он немногим лучше того грека, а еще оказывает плохое влияние. Пытается задобрить людей красивыми словами, суля золотые горы, но все это ложь. Улитка хоть и дает пурпур благодаря своей раковине, но в то же время оставляет след из слизи. – Людовик напустил на себя важный вид. – Я отправлюсь в Иерусалим. Честь Христа стоит гораздо выше желаний и тщеславия этого человека.
Алиенора ждала, пока не удостоверилась, что Людовик один в своих покоях. Проведя целый час в молитвах, он теперь, перед тем как лечь спать, составлял послание аббату Сугерию, используя стиль – палочку с острым концом – и вощеную табличку.
– Я должна с тобой поговорить, – заявила королева.
Людовик высокомерно посмотрел на нее:
– Разве у тебя найдется свободное время? Ведь его целиком занимает твой драгоценный дядюшка.
Королева раздраженно вздохнула:
– Он мой ближайший родственник со стороны отца. Нам многое нужно обсудить.
– Не сомневаюсь, – фыркнул он.
Алиеноре захотелось влепить ему пощечину.
– Он прав насчет Алеппо. Ты обещал ему помочь, так почему теперь отказываешься? Неужели не понимаешь, как это важно?
– Война – мужское дело, и не суй туда свой нос. – Людовик взмахнул рукой, словно отпуская королеву. – Если он прислал тебя просить за него, то его дело безнадежно. Я прислушиваюсь к советам только тех людей, кому доверяю, а ты в их число, безусловно, не входишь.
– Ты оскорбляешь его, и ты оскорбляешь меня.
– Никого я не оскорбляю, говорю, что считаю нужным. – Он злобно сверкнул на нее глазами. – У вас у каждого свой замысел, но я не буду вашей пешкой.
– Ты уже пешка, – презрительно бросила Алиенора. – Люди из твоей группировки затеяли с тобой игру за власть, но ты настолько порабощен ими, что даже не понимаешь этого, или не хочешь понимать.
– Я принадлежу только себе, – отрезал он.
– И не пользуешься ничьей поддержкой. Ну какой ты мужчина, Людовик? Какой из тебя король? Лично я почти не видела в тебе ни того ни другого.
