Вот оно наконец, завершение пути. Людовик согласился на развод и еще утром поговорил об этом с папой. С тех пор она мужа не видела, но не сомневалась, что он решил не отступать в деле о разводе. Все, что теперь стояло между нею и расторжением ненавистного брака, – несколько слов из уст этого престарелого человечка и необходимые документы.
Евгений потер подушечкой большого пальца сияющий сапфир в папском перстне.
– Как я уже сказал вашему мужу сегодня, это дело решать Богу, а не человеку, а Бог запрещает разделять тех, кого Он соединил вместе, если не считать очень серьезных и сложных случаев, которые никоим образом не имеют к вам отношения.
У папы была привычка комкать слова в конце каждой фразы, поэтому Алиенора с трудом разбирала, что он говорит, но поняла достаточно, чтобы встревожиться: беседа пошла не в том направлении, на которое она надеялась.
– Но наши родословные показывают, что между нами существуют родственные связи в третьем поколении. У нас с Людовиком одни и те же родственники.
– Разумеется, законы следует соблюдать, но иногда ими прикрываются для удобства без должной искренности. – Он говорил как старик, тонким и скрипучим голоском, но тем не менее наделенным силой, которую ему придавали в немалой степени страстность и вера. – Надеюсь, вы доверитесь Богу и не захотите вызвать Его гнев. Проявите смирение, подчините свою волю Его воле. Так я и сказал вашему мужу. – Папа предостерегающе поднял палец. – Меня очень расстроило известие, что он тоже желает развестись. Не такого поведения я ожидал от истинного сына церкви. Слишком много людей просят о разводе, тогда как им следовало бы изо всех сил стараться сберечь свой брак. Я сказал ему, что он должен пересмотреть свое решение, и он со мною согласился.
Алиенора смотрела на старика с растущим смятением.
Евгений теперь указывал пальцем на нее:
– Вы не вправе отрицать назначение Божье. Я сужу только то, что позволяет мне Господь. И сейчас я всем сердцем призываю вас вернуться к мужу, как было раньше, и вместе пойти по жизни. От вашего союза родится наследник для Франции. – Он слегка нахмурил лоб. – Вы еще молодая женщина, и вам совершенно не нужно прибегать к каким-либо уловкам в этом вопросе… Просите милости Господней за свои заблудшие мысли. – Печальная, но почти добрая улыбка коснулась его губ. – Правильно, что вы пришли сюда. Все, что от вас требуется, – решимость, а остальное можно поправить.
Алиенора была потрясена, ее охватила растерянность, но она даже бровью не повела, сохранив достоинство. Взгляд Евгения выражал сострадание и заботу, а также легкую тревогу, словно он выговаривал провинившемуся ребенку. Очевидно, что священник не собирался давать разрешение на развод; наоборот, его мысли были настроены совершенно на другое.
– Дочь моя, вам следует исповедаться и помолиться о том, что я сейчас сказал. Ваш муж тоже так поступит. И пусть сегодняшний день станет возобновлением ваших свадебных клятв с мужем, а не завершением брака. – Он протянул ей руку, чтобы она поцеловала кольцо. – И больше об этом глупом деле я слышать не желаю. Ступайте, подготовьтесь принять мужа как невеста, и вам будет дарован сын.
Алиеноре ничего не оставалось, как с почтением удалиться. Она оцепенела, не в состоянии поверить, что встреча с Евгением завершилась подобным образом. Было ясно, что папа решения не изменит. Она и Людовик оказались связанными еще крепче, чем прежде.
Той ночью Алиенора шла по коридорам папского дворца в Тускуле босая, в сорочке и накидке, ее правая рука лежала на левом запястье Людовика. Он тоже шел босой, в такой же одежде. На головах обоих сидели золотые короны, которые проехали в их багаже весь крестовый поход. Алиенора распустила волосы, и они золотистыми волнами достигали бедер. От ее тела и одежд при каждом шаге веяло ароматом роз и ладана. Людовик также выкупался и привел себя в порядок. Перед ними и позади них хористы восхваляли Господа, а помощники разбрасывали по плиточному полу лепестки роз из дворцовых садов.
В конце концов они дошли до начищенных дубовых дверей, украшенных чугунными накладками в виде завитушек и волн. Распорядитель церемонно стукнул в дверь эбонитовым посохом и, повинуясь приказу, раздавшемуся изнутри, повернул ключ в замке. Королевская чета вошла в спальню, сиявшую светом и яркими красками. Комната немного напомнила Алиеноре витражное великолепие Сен-Дени, поскольку здесь также создавалось впечатление, будто ты попал в реликварий. Во всем чувствовалась святость, и Алиенору охватил трепет и неуверенность.
Стоя у кровати, словно совершая богослужение перед алтарем, их поджидал папа Евгений. Его тщедушное маленькое тельце утонуло в белой ризе, расшитой золотом и серебром. В правой руке он держал посох с древним крестом, усыпанным драгоценными камнями, из-за которых золото почти не было видно. Рядом с папой стоял епископ с серебряным сосудом, наполненным святой водой, еще один священник держал наготове пузырек с маслом. Все здесь впитало запах ладана, но особенно кровать, белая с золотом, под стать папскому облачению. В каждой нише, в каждом углублении горели свечи и лампы, источая сладкие ароматы пчелиного воска и эфирного масла, наполняя комнату теплом. Морщинистый лоб Евгения блестел от капелек пота, похожего на хрустальные бусины.
– Дети мои, – произнес он, разводя руки в приветственном жесте; взгляд маленьких ярких глазок излучал благожелательность, – это минута возрождения, надежды и плодовитости, одобренная Господом. Я освятил кровать, на которую вы возляжете сегодня как муж и жена, а теперь я благословлю вас, чтобы вам был дарован наследник мужского пола для Франции.
По его знаку Алиенора опустилась на колени, а он дрожащим пальцем нанес ей на лоб крест священным маслом, произнося слова благословения.
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа да совершится это, – произнес священник.
Собравшееся духовенство покинуло спальню ровным строем, распевая на ходу, раскачивая кадила и оставляя за собой струйки дыма с божественным запахом ладана.
Алиенора и Людовик остались вдвоем лицом к лицу, два чужих человека, как это было в их первую брачную ночь, и все же между ними пролегли все прошлые годы, полные боли, предательства, измены и оскорблений. Евгений хотел, чтобы они начали сначала, но Алиенора понимала, что это пустая надежда. Она опять ступала на неверный путь. За первой свадебной ночью последовал брак, вскоре превратившийся в тяжкое бремя. Что на этот раз могло измениться к лучшему? Она знала, чего теперь ждать, и от этого было только хуже.
Людовик обнял ее, привлек к себе и поцеловал крест, нанесенный маслом на лоб.
– Если это воля Божья, значит наш долг ее исполнить, – уныло изрек он. – Папа прав. Нам следует отодвинуть личные желания в сторону и вспомнить, что мы король и королева.
Алиенора легла на огромную освященную кровать с бесценным балдахином и надушенными простынями, все еще влажными после окропления святой водой, и почувствовала, что не только ее сердце, а все тело разбито. Как такое могло происходить, когда еще утром она ожидала получить разрешение на развод? Она оставалась безучастной к Людовику, но это лишь возбуждало его, поскольку неподвижная жена – послушная жена, принявшая совет папы, подчинившаяся воле Божьей.
