Сэр Генри буквально подскочил, его лицо преобразилось.
– Так что же вы мне сразу не сказали? Мистер Парнелл! Бедняга! Я постараюсь сделать для него все, что смогу. Вы можете вкратце рассказать мне, чем он болен?
Кэтрин поведала все, что могла, о приступах, бессоннице, о ревматических болях.
– Боюсь, доктор, что он не посвящал меня во все, что с ним происходит. Он не любит распространяться о своих недугах.
– Тогда будет лучше, если я сам осмотрю его.
Теперь и речи быть не могло о прерванном ужине, ибо сэр Генри тщательно изучал Чарлза почти целый час. Кэтрин с нетерпением ожидала в приемной. Все ее тело было напряжено от волнения. Когда наконец мужчины вышли, она удивилась, как они могут еще улыбаться. Она ожидала самых ужасных известий.
– Итак, забирайте его, миссис О'Ши. – Значит, Чарлз рассказал сэру Генри, кто она, или тот сам догадался. Неужели весь Лондон знает об этом? – Проследите, чтобы он тщательно следовал моим советам. Он все вам расскажет сам. И без всяких колебаний заходите ко мне в любое время. Повторяю, в любое время!
Сэр Генри пожал обоим руки, и Кэтрин, обрадованная дружелюбным отношением доктора, пылко спросила:
– Скажите, сэр Генри, вы посоветовали ему уйти из политики?
– Надеюсь, я достаточно опытный врач, чтобы не подписывать человеку смертный приговор, миссис О'Ши.
– Да, конечно. Как глупо с моей стороны было даже спрашивать об этом! Вижу, вы хорошо поняли его.
Когда они вновь оказались вдвоем в экипаже, наступила очередь Чарлза заверить ее еще раз:
– Ничего серьезного со мной не происходит, Кэт. У меня плохое кровообращение, и поэтому надо постоянно держать ноги в тепле. И нельзя пить никакого вина, кроме мозельского. Похоже, у меня немного повреждены почки. Сэр Генри предписал мне довольно скучную диету. Однако тебе известно, как мало внимания я обращаю на еду. Ну и, разумеется, необходимо как следует отдохнуть.
– И ты это сделаешь независимо от того, состоятся выборы или нет, – строго проговорила Кэтрин. – Теперь я возьмусь за тебя. И не смей мне перечить! Тебе следует на время просто исчезнуть. А твои друзья прекрасно смогут обойтись в это время без тебя.
Он положил руку ей на плечо и устало согласился:
– Хорошо, хорошо, дорогая.
Глава 19
Выборы завершились, победили консерваторы под предводительством лорда Солзбури
[39]
, и Ирландия не получила гомруля. Не то чтобы мистер Гладстон отказался от борьбы. Он просто отправился в Хаварден разрабатывать новый билль. Назвав происходящее вредной и мучительной борьбой, он был упрям и непоколебим в своих усилиях не меньше Парнелла.
Парнелл же последовал его примеру и теперь почти не показывался на публике. Никто не знал его точного местонахождения, хотя большинство людей догадывалось о нем. Распространялись слухи о том, что он загадочно и неизлечимо болен. Поговаривали также об умственном расстройстве, когда-то поразившем некоторых членов его семьи, из чего делались выводы, что Парнелл последовал примеру своих предков. Он мог принять приглашение на званый ужин или деловую встречу, но, как правило, не являлся, поскольку или забывал о приглашении, или пребывал в состоянии летаргии. Примерно такие слухи распространялись о нем. Он был немногословен и беспощаден по отношению к членам своей партии и не имел никакого желания быть узнанным на улице, поэтому всегда закрывал почти все лицо шарфом. Ко всему прочему его привычка не читать письма и не отвечать на них становилась все упорнее.
Но при всем этом он постоянно держал руку на пульсе того, что творилось в его партии. Он никогда не был болен настолько, чтобы не представить на рассмотрение какое-нибудь важное предложение. Поэтому и речи не могло быть о том, будто его силы иссякли необратимо.
Несмотря на это, одна лишь Кэтрин знала о том, насколько он болен, и о тех тяжелых минутах, когда он не был способен даже читать газету, держать в руке перо или заставить себя как следует напрячь свой ум.
Имела место и еще одна неприятность – небольшая, однако постоянная.
Вилли начал присылать Кэтрин письма, утверждая, что скоро настанет его час и что, если Парнелл будет продолжать посещать Элшем, хотя Вилли потребовал от него держаться от Элшема подальше, то у него найдутся способы отомстить. Казалось, его обуревала ревность к Парнеллу не только как к мужчине, удостоившемуся внимания его жены, но и как к человеку исключительного дарования и влиятельности. И эта ревность превратилась в лютую ненависть.
Кэтрин волновалась и пугалась. Ей очень не хотелось, чтобы Вилли закатил скандал в присутствии детей. Но однажды, после отъезда Вилли, она застала Кармен всю в слезах, а Нора, зардевшись как мак, проговорила:
– Почему папа так ужасно себя ведет? Он что, ненавидит нас?
Кармен подняла на мать заплаканное лицо.
– Мамочка, нам же не придется уехать в эту ужасную школу – интернат, правда?
Кэтрин ощутила внутри легкий холодок.
– Мне ничего не известно об этом. Это сказал вам папа?
Нора, более сдержанная и спокойная, чем сестра, надменным тоном ответила:
– Он сказал, что мы уже слишком большие, чтобы сидеть дома. Он собирается навести справки о школах-интернатах.
Кармен, обливаясь слезами, бросилась в объятия матери со словами:
– Он сказал, что мы должны уехать от тебя, мамочка. Почему? Мы просто умрем в школе-интернате!
Нора же продолжила:
– Клер и Кэти будут очень скучать без нас. Да и ты не сможешь одна управиться, правда, мама?
Да, ее дочери выросли. Они стали симпатичными девочками. Настало время школьных платьиц и передничков. А очень скоро они станут делать прически и ходить на вечеринки. Оглядываясь назад, на их детство, такое безмятежное, уютное и правильное, Кэтрин чувствовала боль в сердце. Неужели Вилли на этот раз оказался прав? Следует ли девочкам уехать от нее, чтобы попасть к кому-то очень респектабельному? И вообще, имеет ли право она, женщина с печально известной репутацией (а это было правдой настолько же огромной, насколько сильно она отказывалась поверить в нее), вывозить эти невинные очаровательные создания в свет? Какую же неизлечимую боль она принесла своей семье!
Очень много времени утекло с тех пор, когда она смогла бы возразить любому на утверждение, что причиняет вред своим детям. Однако непредвиденные события налетели на нее, подобно могучему урагану, и вот теперь любовь Норы и Кармен вроде бы и осталась с ней, но их отношения становились все сомнительнее; Джералд в свой последний приезд на каникулы был менее дружелюбен с матерью. Он поговорил о новых лошадях в стойле, восхищаясь скоростью Диктатора, но даже не пытался покататься на одной из них, предпочитая старого пони, ставшего для него слишком медлительным и маленьким. И вообще все дети, словно по какому-то неписаному закону, избегали рабочей комнаты Чарлза.
