– Ей что, обязательно все это рассказывать? – шепнул мне Ирек.
– Тихо, – зашипела я, – не мешай. Я почти ничего не слышу.
– Ты шутишь, – изумилась бабушка. – С Кабатовой?
– А ты спроси ее, как в восемьдесят седьмом она с Мареком лепила вареники. Увидишь, как она краской зальется. Теперь-то ей стыдно. А тогда? Кабатова сразу сбежала к себе наверх. Я в слезы, кричу: «Ты, извращенец!»
– А Марек?
– Марек надел брюки, отряхнулся от муки и спокойно так отвечает: «Я же тебе говорил, что каждый художник – извращенец». – «Но не каждый извращенец – художник», – парировала я. «А ты не могла бы не устраивать сцен? Мещанка». – «Это я устраиваю сцены? Я?» – заорала я.
А он: «Я тут ничего не могу поделать, это природа. Тебе что-нибудь говорит теория эгоистического гена?» – «И поэтому ты должен был завалить Кабатову? На мою кухонную доску? Этому ни в какой теории оправдания нет!» Я схватилась за скалку и как замахнусь. Он едва успел в туфли вскочить. И оставил меня одну с детьми. Жуткий эгоист.
– Ненадолго, потому что в восемьдесят восьмом ты в отпуске познакомилась с Лешеком, – напомнила ей бабушка.
– Грязнуля, – возмущенно бросила мама. – Сколько раз я его просила, чтобы он облегчался на работе. «Ты что, не можешь подождать до семи? Тебе обязательно нужно провонять всю квартиру?» – говорю я ему утром. А он с обиженной физиономией отвечает, что не собирается мучиться. Полчаса, видишь ли, не мог потерпеть. В лагерях люди и не столько терпели. Если бы ему грозил расстрел, то и сутки бы вытерпел.
– Но, может, он и вправду не мог, – вступилась за него бабушка. – Может, у него, к примеру, понос был.
– Так пусть бы жрал рис, – закричала мама. – Когда хочешь, от всего можно найти средство! Но он не хотел! Предпочел сбежать!
– В очередной раз физиология одержала верх над любовью, – философски заметил Ирек.
– А потом был Юзефат. – продолжила перечисление мама. – Страшно капризный. Я подаю ему обед, а он ковыряет вилкой и рассматривает каждое зернышко. «Что это за рис? – передразнила она тоненький голосок Юзека. – А мясо какое? Свинина? Я ее не ем. С какой стороны ты нарезала огурец? С темной? Вот потому он горький. А что, морковку нельзя было еще кривей порезать?»
– Ну, ты ему тоже дала прикурить.
– Большое дело, стукнула разок ложкой по голове. Размешиваю я яичницу, а он: «Зачем ты столько масла кладешь? Не знаешь разве, что это холестерин?» Ну, я не выдержала и как врежу ему ложкой по лбу.
– Как же, помню, – усмехнулся Ирек. – У него на лбу остался кусок яичницы. И обиженный Юзек весь вечер ходил с ним, как с кокардой.
– Он думал, что я буду просить прощения, – продолжала мама. – Бессовестный. Потом распускал про меня на работе слухи, будто я неаккуратная. Я – и неаккуратная!
– Да, это он действительно придумал, – признала бабушка. – Может, он не видел ваш дачный участок?
– Зато видел кухню, ванную, коридор, комнаты. К счастью, знакомые на работе ему не поверили.
– А вот со Сташеком вы были идеальной парой. Он был прямо как многоцелевой робот. Настоящая ракета.
– Но, к сожалению, топливом были таблетки из больницы, – вздохнула мама.
– Я с полгода назад видел его, – крикнул из комнаты Ирек.
– А он, оказывается, подслушивает. Вылитый дед, – бросила мама бабушке. – И что? Как он выглядит?
– Развалина. Ссутуленный, глаза потухшие. Перестал красить волосы. Ни следа от былого Сташека. «Я сейчас на отвыкании, – сказал он мне. – Первые два месяца я вообще проспал. Теперь потихоньку оживаю. Как приду в форму, позвоню». Сказал, что скучает.
– Милый! – растрогалась мама. – Он единственный понимал меня.
– А папа? – задал каверзный вопрос Ирек.
– Ваш папа любит меня и хочет обеспечить вам комфорт.
– После пятнадцати лет молчания, – напомнила бабушка.
– Лучше поздно, чем никогда.
* * *
Он заявился через неделю – и сразу случился казус. К его возвращению мама заново покрасила ванную. Шкафчики, вешалки и унитазное сиденье.
– До вечера должно высохнуть, – объявила она перед уходом в магазин. – В случае чего делайте свои дела, не садясь.
Отец пришел в шесть. Поставил чемоданы в коридоре и сразу ринулся в клозет. Мы даже предупредить его не успели. А по правде сказать, просто начисто забыли про краску. Прошел час, может, и два.
– А что там наш старик делает? – заинтересовался Ирек в перерыве на рекламу. – Может, он газами отравился?
– Ты был маленький, так что не помнишь. Отец любил вздремнуть после обеда. Устроить себе небольшую сиесту.
– Надеюсь, крышка горшка высохла, – вдруг вспомнил Ирек.
И в этот момент мы услышали жуткий вопль.
– Вы можете мне помочь? – крикнул из ванной отец.
– Как? У нас нет растворителя, – крикнула в ответ я.
– А может, ножницами как-нибудь?
– Подожди маму. Мы стесняемся, – ответил Ирек.
Отстригала мама отца почти что до полуночи.
– Раньше ты не был такой волосатый, – удивлялась мама. – Ну, я понимаю, живот, руки, даже спина, но тут? Прямо шерсть какая-то.
– А что я могу поделать, если у меня предки с Сицилии.
– И фантазии с Луны, – шепотом добавил Ирек.
– Сиди, не вертись, а то порежу тебя бритвой.
– Кажется, ты меня уже резанула. Ой!
– Все! Еще минута – и меня вывернет, – объявил Ирек.
– Сиди, не дергайся, сейчас я продезинфицирую порез, – сказала мама. – Еще несколько волосков. Ну что ж, сиденье можно выбрасывать. Дети, хотите посмотреть?
– Нет, спасибо. – Ирек сбежал к себе в комнату.
А я заглянула в ванную. Сиденье как сиденье, если бы не густой мех, вклеившийся в краску. Какая-то шуба.
– Добро пожаловать в родной дом, папочка!
* * *
В Страстную среду папаша повез нас на экскурсию в Вену. В «форде» семьдесят третьего года. Старше меня.
– Зато выглядит лучше, – огрызнулся папаша.
– Ты думаешь, я сама выбирала себе предков, – я принялась искать носовой платок, – и могла повлиять на свой набор генов?
– Да ты что, Малинка! Я же пошутил. – Папаша похлопал меня по плечу. – Ты красивая девушка… Просто даже не верится.
– Почему?
– Когда-то мне казалось, что у тебя будет большой нос. А может быть, я плохо помню. Столько лет пролетело.
Я ничего не стала ему рассказывать. Мы уселись. Папаша лихо рванул с места. И вот мы едем. Ирек дремлет, я любуюсь пейзажами, мама дает папаше советы. В начале первого мы пересекли словацкую границу. Едем дальше.
