– Черт возьми! – вспомнил вдруг отец. – Я же забыл заправиться.
Мы встали. Вокруг чистое поле, а в центре мы и наш «форд».
– Может, мы посидим тут, а ты сходишь на заправочную станцию? – пока еще спокойно предложила мама.
– У меня нет канистры.
– Что же ты предлагаешь?
– Может, палить бензин в банку или в полиэтиленовый мешок? – размышлял папаша.
– А может, вернемся автостопом? – выдвинул предложение Ирек. – Чего тут торчать в пустыне? Тем более что в Вену нас на такой развалюхе все равно не пустят.
– А у тебя есть лучше? – возмутился папаша. – Я в твоем возрасте ездил на «харлее», а через десять лет…
– …начал работать на германскую разведку, – подхватил Ирек. – Дальше можешь не рассказывать, папочка, мы все это слышали на помолвке Малины.
– Кстати о помолвке. Куда делся твой жених?
– Сбежал. Испугался, что это наследуется.
– Дети! Сейчас же прекратите, иначе на вашей совести будет смерть матери!
– Я возвращаюсь автостопом, – решительно объявил Ирек. – Я плохо себя чувствую, наверно, слишком много черносливок съел.
– Чернослива, – машинально поправила мама. – Как это, возвращаешься?
– И я с ним. Завтра мне нужно быть на факе, – соврала я. – Меня вызвал руководитель диплома.
– А разве у вас не каникулы? – удивился папаша.
– Ты думаешь, для руководителя имеет значение – каникулы или не каникулы? Хорошо еще, что он не велел мне притащиться в Пасху.
– Раз надо, значит, надо, ничего не поделаешь, – вздохнула мама.
К полуночи мы с Иреком были дома, а родители явились только через два дня.
– Через границу нас не хотели пропускать, – объяснил отец. – Все из-за номеров. Пришлось ехать на другой пропускной пункт.
– Сжалились над нами лишь в Хижном. А что руководитель? – поинтересовалась мама.
– Как обычно, надрал, не пришел. Зря только на билет потратилась, – соврала я.
– Ох уж эти ученые! Все они одним миром мазаны. Помните Марека?
– Мама, мы больше не хотим слушать про вареники и Кабатову, – прервал ее Ирек. – Лучше расскажите, что случилось с номерами.
– Да ничего особенного, – махнул рукой папаша.
– Ну расскажи, интересно же, – не отставал Ирек.
– Да просто в городе, – начала мама, – мы припарковались там, где стоянка запрещена. Это, кажется, был Микулаш?
– Или Трстена.
– Нет, Микулаш.
– Возможно, хотя здорово похож на Трстену.
– А я тебе говорю, Микулаш, потому что там есть гостиница «Яносик».
– Гостиница «Яносик» есть там, наверно, в каждом городе, потому что это их национальный герой
[8]
.
– Яносик? – возмутилась мама. – Так его же играл Перепечко, поляк.
– Брюнера тоже играл поляк, Каревич, и еврея тоже поляк.
– Какого еще еврея? – не отступалась мама.
– Может, вы все-таки закончите с номерами, – прервала я их спор, – а к своей дискуссии вернетесь потом?
– Ну хорошо, – перехватил эстафетную палочку папаша. – Короче, мы в запрещенном месте припарковались и пошли выпить пива. Возвращаемся, а возле нашей машины полицейские. Ждут, чтобы влепить нам штраф. Ну, мы спрятались, решили взять их измором. Час прошел, два, три. Наконец они не выдержали, отвернули у нас одну таблицу с номерами и оставили под дворником адрес полицейского участка.
– Дескать, номера нам вернут, только когда мы заплатим штраф. А у отца осталось всего двадцать крон.
– И что?
– В Приоре мы купили черную плакатную краску, и я на куске картона нарисовал номер. Подъезжаем к границе. Мы уже почти переехали ее, и тут один, уж больно дотошный, светит фонариком и спрашивает, что это. И нас завернули. Мы тогда поехали в Яблонку, но проскочить нам удалось только в Хижном. И вот мы здесь.
– Но страху уж мы натерпелись, – крикнула мама уже из кухни.
– Да какой это страх, – презрительно усмехнулся папаша. – Настоящий страх я испытал, когда меня в первый раз забросили в Корею. Но что поделать. Никто ведь мне не обещал, что жизнь шпиона будет усыпана розами.
26.04. В Великую субботу папаша исчез. Вышел святить яйца и не вернулся.
– Я знал, что так и будет, – сказал мне Ирек, но шепотом, чтобы не раздражать маму.
– Может, с ним что-то случилось? Попал в автомобильную катастрофу или утратил память, как в телесериале?
– Скорей уж я поверю, что он опять сражается с бельгийской мафией. Бедная мама. Интересно, как она это перенесет? Может, растворить ей в супе немножко твоего прозака?
– Подождем развития событий.
Его не было всю субботу. В Пасху мы сели завтракать в самом мрачном настроении. Мама ни с кем не разговаривала. Уставясь в тарелку, она лишь бездумно постукивала обручальным кольцом о стакан.
– Не хочешь жура
[9]
? – спросила ее бабушка.
Молчание.
– А салата из порею? – не отступалась бабушка.
– Из порея, – машинально поправила мама. И снова тишина.
– Ну хотя бы кусочек кулича. Это уж точно тебе поможет.
– В чем он должен мне помочь? Все в норме. Все в порядке.
– Хеня, ну нельзя же так переживать. Не стоит.
– Не называй меня Хеня! – закричала мама. – Меня зовут Хелена! Хе-ле-на! Никакая не Хеня!
– Хорошо, хорошо.
– Нет, не хорошо!!! Плохо! Сорок лет я прошу тебя называть меня Хелена, и что? Какая реакция? Никакой! Ты вечно пренебрегаешь моими просьбами и видишь, каковы результаты? Мной пренебрегли все мужчины, с которыми я жила. И все из-за тебя!
– Из-за меня? Хеня… Хеленка! – вскипела бабушка.
– Да, потому что с тобой я привыкла к пренебрежению. Вместо того чтобы уйти, я позволяю садиться себе на голову. И потому меня никто не уважает! Даже этот врун – мой муж! Хоть я и вырастила ему двоих детей!
– Кто тут говорит о детях? – раздалось в коридоре. Там стоял папаша, живой и невредимый. С корзинкой в руке.
– Эдек! – вскричала мама. – Где ты пропадал? Мы уже звонили в полицию и в больницу!
– А зачем? Я всего лишь вышел святить яйца.
– И через час должен был вернуться, – бросила я, кладя себе на тарелку шинку, свеклу с хреном и горку маринованных грибов. Ох, наверно, пойду сыпью.
