Мы отодвинулись от них и оказались рядом с Эвой. Уж не снится ли мне это? Высокий не обращает на нее внимания! Ставлю ему 100 очков! Эва приклеилась к какому-то крепкому блондину в рубашке с эмблемой «Эппл». Мы с ней перемигиваемся – отличные барашки попались нам в этом году. Мы обе ждем «Польшу». Вот она! «Рассветные зори, рассветные зори, шагаю я в Сопоте берегом моря, по грязному пляжу, где пахнет мазутом». И когда мы вместе с Казиком поем припев: «Польша! Живу я в Польше, живу я в Польше, я здесь живу, я здесь живу!» – то забываем об алчности политиков, очередной хромающей реформе, о четырнадцатипроцентной безработице и отсутствии перспектив. Мы горды, что живем именно здесь, в этой бедной, униженной, загаженной маленькой стране, зажатой между Германией и огромной Россией, верней, тем, что от нее осталось.
– Не сейчас, когда будет «Селина», хорошо?
Он кивнул.
А вот и «Селина». Высокий танцует, а с ним вместе над пульсирующей толпой танцую и я. «Колышутся руки. Два странных цветка, нагая Селина в балете…» Звучат саксофоны, я кручу курткой. Она опять снялась у меня вместе с блузкой. Однако после четырех кружек пива не так-то просто попасть на нужные пуговицы, но спокуха – это не атомная электростанция. Кружат звезды. Над сценой мигают огоньки. Синие и зеленые. Желтые. Что такое счастье? Песня Казика. Море молодых голов. Терпкий майский воздух. Крутить курткой над вспотевшей толпой.
Но уже конец. Высокий весь взмок от усталости. Я тоже, но хорошо, что хоть не чувствую холода. А холодно, потому что пар от всех идет, как от чайников. И еще я пока не чувствую боли в ногах от скакания в течение двух часов. Вот завтра будут трудности с ходьбой. Но это только завтра.
* * *
И после ювеналий.
– Встала я утром с кровати – и сразу бух на спину, – сообщила нам Иола. – Видать, старею. Еще год назад я могла прыгать полночи.
– Я тоже с ювеналиями кончаю. Это не для моей печени, – простонала Эва.
– И не для моей кожи, – проскрипела я хриплым басом. После вчерашнего пения голос у меня стал на октаву ниже. – Я столько денег потратила перед праздником на косметичку. Вы посмотрите на мой лоб.
– Как будто ты не смыла маску из клубники, – оценила Иола.
– Огромное спасибо. Ты умеешь утешить.
– А мне ты и такой нравишься. Особенно слева в профиль. В точности Уиллис.
– Ничего не понимаю, – прохрипела Иола. – Какой еще Уиллис?
– Просто у нас свой шифр.
– Лучше расскажи, как ты до дому добралась, – поинтересовалась Иола.
– Я думала, вы меня отбуксировали. Нет?
Эва помотала головой.
– Ты скрылась от нас перед выходом.
– Тогда не знаю. Для меня это тайна.
Некоторое время мы сидели, слушая шум дождя.
– Кажется, у меня потихоньку проходит, – сообщила Иола.
– А у меня в голове по-прежнему рассыпанные пазлы, – прохрипела Эва.
– К утру уложатся, – утешила я ее.
– Да уж хорошо бы. Меня ждет важное свидание.
– С барашком? – заинтересовалась Иола. – Кстати, интересно, как наши носильщики.
– Наверно, лечат ожоги на шее и натертые плечи. По крайней мере, мой. Выдержал пять песен. А держать было что – я прибавила три килограмма, – похлопала я себя по бедрам.
– Все равно ты весишь меньше Эвиты.
– Но у Эвы всюду мяконько. А я как зонтик с торчащими спицами. Острые бедра, острые локти и лишь местами целлюлит…
– Длинный выглядел очень даже довольным. Ты оставила ему координаты?
– Нет, я растворилась в толпе. Зачем портить прекрасные воспоминания? Ну, встретились бы мы при ярком солнце – и все развеялось бы. А так я всегда буду помнить ювеналии, проведенные с Прекрасным Незнакомцем.
– Можешь не объяснять, – прервала меня Иола. – Ты просто бежишь от действительности. Стоит появиться хорошему парню, как ты тут же берешь ноги в руки. Ты предпочитаешь вздыхать вдалеке. Идеализировать.
– А даже если так?
– Тогда потом не жалуйся, что ты одна. Эва, у тебя тоже застой? Директор предпринимает какие-то шаги?
– М-м-м… Завтра в одиннадцать ноль-ноль я должна быть у него в кабинете. Потому я так старательно работаю над укладыванием пазлов.
– Ты должна прийти в чулках или без?
– Без, но зато в цепях и с хлыстом, – разозлилась Эва. – Тебе так нравится говорить гадости?
– Но я же просто пошутила, – обиженным голосом ответила Иола. – Хотела расшевелить тебя, прежде чем за это возьмется директор.
– Иола! – заорала я.
– Господи, Малина. – Эва схватилась за голову. – У меня чуть барабанные перепонки не лопнули. Ну нигде покоя не найти. Пожалуй, пойду-ка я домой. У кого-нибудь есть желание оттащить меня на себе?
– Мы ведь тоже с похмелья, но я могу всех прокатить на такси. Виктор устроил мне работу на каникулы.
– Везушница. А я еще даже не начала искать.
– Можно подумать, что я рассчитываю только на везение, – прохрипела Иола. – Просто я выбираю полезных людей.
– Благодарим за признание, – бросила Эва.
– Я имела в виду Виктора и его знакомых, – объяснила Иола. – Ну, а что до вас, то дружба с двумя стрекозами еще никому вреда не причинила.
29.05. Сессия на носу, так что надо расслабиться. Кислородом подышать. Вот только где?
– Пошли со мной по магазинам, – предложила Иола. – Поможете мне выбрать платье.
– Подвенечное? – спросила Эва. – А чего, пошли.
– Ты покупаешь или берешь напрокат? – спросила я.
– Ясное дело покупает. Кринолин. Я права? А венчаться она поедет в тридцатиметровом «линкольне».
– Откуда ты знаешь?
– Твоя мама рассказала мне по телефону. И подружки будут точно в таких же платьях, а визажист приедет из самой Варшавы, с телевидения.
– Ну, у нас такой стандарт, – принялась оправдываться Иола. – Если бы ты только видела, какие свадьбы закатывают люди. У Виктора друг был в белом шелковом фраке из Китая с ручной вышивкой…
– …которую делали девятилетние девочки, получающие по доллару в день, – прервала ее Эва.
– Я не вникала, кто вышивал. Фата у невесты была длиной в двадцать метров. Они ехали в настоящей карсте, запряженной четверней. А у нашей соседки было целых восемь подружек, и каждая в платье из Парижа. Ну чего ты так смотришь? Разве плохо, что люди хотят подняться над заурядностью?
– Увеличивая число подружек, метраж фаты и диаметр кринолина? И это ты называешь «подняться над заурядностью»?
– А что, по-твоему, будет оригинально? Мешок из-под картошки и деревянные стукалки?
