– Я люблю тебя, Света, – горестно промолвил Тимофеев. – Но ты неправа. Изобретений, бесполезных для научно-технического прогресса, не бывает…
– А трамвайные компостеры?! – вне себя закричала девушка и кинулась прочь.
На глаза Тимофееву нежданно навернулись слезы – не то от пустяковой ссоры с любимым человеком, не то от очередного удара молотком по пальцу. Но в этот момент ему пришло на ум нетривиальное решение одного конструктивного узла, который играл не последнюю роль во всей затее.
Когда Тимофеев шел за столовой, чтобы провести остаток обеденного перерыва в полезных размышлениях о судьбах открытий, к нему неспешно приблизился кряжистый мужик, плоть от плоти земной, бригадир сельских механизаторов Федор Силуков.
– Тимофеич, – произнес он прокуренным голосом, придав ему сколько возможно задушевности. – Веялка не фурычит. Взбрыкивает, язви ее, и зерном фукает. Зашел бы…
– Зайду, – рассеянно пообещал Тимофеев. – Федор Гаврилович, у вас, помню, дома имеется сломанный диапроектор «Экран».
– Непременно имеется, – обрадовался Силуков, быстро уловив, чем именно он сможет отблагодарить полезного, но, увы, непьющего человека. – Забирай его, Тимофеич! Один леший, я себе видеомагнитофон покупаю. Только ты учти, парень: мне не треба, чтобы веялка по небу летала. Мне треба, чтобы она не зерном, язви ее, фукала, а полóвой да мусором. А то я тебя знаю – ты рационализатор злостный… Ну скажи на милость, на кой нам тот картофелесборочный комбайн, что ты из списанной «Нивы» соорудил?! Он же, язви его, не столько клубни выбирает, сколько всякие вуги-буги наяривает, а городские шефы вокруг него хороводы водят…
Вечером было совсем плохо. Девушка Света, поджав накрашенные губки, зацепила под руку местного комбайнера Васю и ушла с ним на танцы. По пути они миновали печального Тимофеева с раскуроченным диапроектором под мышкой. Сердце злостного рационализатора дробилось на мелкие фрагменты и обливалось кровью. Но он твердо знал, что наука требует жертв, хотя и не был уверен, что таких существенных.
Так или иначе, он уже представлял себе конкретную реализацию замысла в деталях. Вооружившись гаечным ключом, топором и паяльной лампой, он уединился в подсобном помещении сельского общежития. Лампа горела адским синим пламенем, распространяя бензиновый аромат. Диапроектор мелко вздрагивал, учуяв свой грядущий вклад в научно-техническую революцию. Топор и ключ мирно лежали на табурете, дожидаясь своего часа.
К полуночи, лелея на простертых перед собой руках запеленатый в мешковину прибор, что возник на обломках серийного диапроектора, Тимофеев устремился во двор. Путь ему освещали ясные звезды и полная луна, похожая на непропеченный блин. Тимофеев спешил испытать свое детище в полевых условиях – иными словами, на том самом лугу, где все и началось.
На соседнем крыльце Тимофеев заметил комбайнера Васю и девушку Свету. Вася рассказывал ломающимся баском что-то игривое, а Света хихикала в кулачок и смущенно поглядывала по сторонам. Тимофеев проворно укрылся за плетнем. На миг в нем пробудились темные силы и низменные инстинкты, вроде ревности: ему захотелось подойти к Васе, взять его за шкварник, отвесить пинка и отправить баиньки к мамочке. Но это было бы несправедливо по целому ряду причин, первая из которых заключалась в том, что Вася менее всех был повинен в случившемся. Последняя же состояла в насущной для Тимофеева необходимости немедленно опробовать прибор в деле.
Спотыкаясь на невидимых в темноте кочках и рытвинах, Тимофеев достиг центра многогектарного луга, значительно удаленного от жилых построек, что светили в ночи кошачьими глазами окон. Тимофеева охватило чувство нереальности всего происходящего. Он словно погрузился в иной мир, за рамками которого остались лихие стройотрядовцы с бородами на скорую руку, гитарами в наклейках и хорошими песнями на плохие стихи и бездарную музыку, бригадир Силуков с фукающей и взбрыкивающей веялкой, комбайнер Вася в клетчатых штанах и кирзовых сапогах военного образца. И даже девушка Света, без которой Тимофеев не мог бы прожить и дня, кабы не полонивший его бессмертную душу демон научно-технического прогресса.
В этом ином мире существовали Тимофеев, гладко выкошенный луг, чистое черное небо с угольками звезд и прибор, которого еще вчера не было, да и быть не могло в самых смелых замыслах.
Тимофеев расчехлил диапроектор, новое название которому пока не успел придумать, и направил объективом в небеса. Затем вставил в клеммы питания поношенную, но еще годную к употреблению батарейку «Крона» и нажал на клавишу пуска. Тусклый луч света устремился в бездну межзвездного эфира, где по неведомым орбитам дикими табунами носились непуганые метеорные потоки. В конусе этого луча, непрерывно расширяющемся, захватывающем все больший участок неба, пространство стало поляризоваться, стекаясь противоестественными силовыми линиями к исчезающе маленькой, в масштабе вселенной, точке – к народному умельцу посреди сельского луга, с безымянным прибором в руках.
Что-то неуловимо изменилось в казалось бы навеки устоявшейся картине звездного неба. Потрясенный Тимофеев заметил, как внезапно дрогнула и поползла по небосклону, явно увеличиваясь в размерах, ухмыляющаяся рожица Луны.
– Ого! – воскликнул Тимофеев. – Вот этого не надо! Импульс, язви его, великоват…
Отрегулировать мощность посылаемого импульса было делом минуты, и Луна застыла на месте, хотя облик ее показался Тимофееву, а также и толпам потрясенных астрономов, что наблюдали в эту ночь извечную спутницу влюбленных в точные оптические приборы, слегка размытым. За эти мгновения Луна стала ближе к Земле на добрую тысячу километров, и от такого рывка вся пресловутая лунная пыль, сколько ее было, поднялась столбом.
Эксперимент между тем продолжался.
Где-то на невообразимой высоте вспыхнул целый рой новых звезд. Прежде чем Тимофеев успел додумать до конца мысль о том, что не худо было бы предварительно оборудовать здесь блиндаж, в холодном полуночном воздухе раздался артиллерийский посвист. Слетевший с наезженной космической колеи метеорный поток минометным залпом накрыл присевшего в испуге Тимофеева. Небесные камни различного калибра бились о луг и рвали его, выбрасывая во все стороны фонтаны рыхлой земли. Тимофеев немедленно выключил прибор и, выждав, когда упадет последний метеорит, извлек из кармана форменной куртки фонарик. Он тщательно обследовал близлежащие воронки, но не нашел ничего подходящего. Все заслуживающее внимания зарылось глубоко в недра, а от прочего межзвездного хлама не осталось даже пыли.
Позабыв об угрожающей ему опасности, Тимофеев снова направил луч прибора в космос.
Некоторое время сохранялась зловещая тишина, затем сменившаяся страшноватым гулом и небесными знамениями. В дыму и пламени, на расстоянии протянутой руки от инженерного самородка, на землю пал раскаленный добела обломок чьей-то давно забытой ракеты-носителя. Тимофеев испытал сильнейший позыв бросить все и бежать прочь, но минутная слабость быстро сменилась холодным созерцанием.
В течение последующего часа многострадальный луг был бомбардирован несметными полчищами метеоритов, а также запчастями к искусственным спутникам и орбитальным станциям. Самое существенное, что нашел Тимофеев подходящего на роль подарка девушке Свете, имело вид неопрятной ноздреватой груши серо-стального цвета…
