Ни Тимофеев, ни сам Гэллегер не могли знать, что агрессивный прибор заработал вразнос, и сфера его действия, прежде ограниченная комнатой заграничного чародея, уже расползлась до нижних этажей гостиницы и теперь серьезно угрожала улице.
Преодолевая телесную немощь, Тимофеев взял отвертку, позабытую Гэллегером на столике, и осторожно коснулся обнаженной схемы. Он все еще смутно представлял себе, какими катакомбами блуждала разнузданная инженерная мысль пьяного патентоведа. Сам виновник событий недвижимо лежал на постели и гулко стонал. Впрочем, присутствие девушки придавало ему некоторый избыток сил, и потому его безвольно свисавшая на пол рука дрогнула, со скрипом согнулась в локте и легла на талию Светы.
– Ой! – вскрикнула девушка низким голосом.
Тут как раз подоспела пора Тимофееву обернуться.
– Эй, эй! – загрохотал он. – Немедленно убери оттуда копыто!
– Не могу… – прошелестел Джим. – Трение мешает…
– Трение?! – самолетной турбиной взвыл Тимофеев. – Я тебя самого в порошок сотру!
Но в этот момент совершенно случайно его взгляд упал за окно, и Тимофеев понял, что отвлекаться нельзя, что сейчас в его золотых руках судьба многих людей, если не всего человечества.
Внизу, на улице, ободранная житейскими невзгодами, имевшая трудное детство кошка, спасая свою жизнь, карабкалась на ветку подстриженного под полубокс дерева. Преследователь, дворовая собачонка, в пылу погони заскочила всеми лапами на корявый ствол, добежала до середины и, внезапно почуяв неладное, попыталась истерически затявкать Вместо этого она огласила окрестности почтенным сенбернарьим басом, что отваги ей не добавило. Мимо звериного дуэта, еле вращая дымящимися колесами, почти шагом проползло такси.
Тимофеев мигом забыл о личных неурядицах во имя всеобщего блага. Он даже зажмурился, чтобы всецело отдаться на милость своей безотказной инженерной интуиции…
Жало отвертки вонзилось в сердце прибора и с хрустом повернулось.
Тимофеев открыл глаза.
Такси за окном взвыло и с немыслимой скоростью рвануло с места, скрывшись за поворотом. Собачонка шлепнулась на газон и в беспамятстве заверещала. Спустя мгновение сверху на нее сползла сохраняющая полное присутствие духа солидная кошка. Не покидая собачьего загривка, она попыталась умыться лапой.
Сфера действия прибора стремительно сужалась, причем быстрее, чем следовало бы.
– Перехлест! – вслух подумал Тимофеев. – Сила трения стала меньше нормальной.
– Витенька, – пискнула Света. – Скоро уже? Он мне надоел со своей рукой!
– А ты ему тресни, – посоветовал Тимофеев.
И он еще раз дотронулся до прибора своей волшебной отверткой.
– Готово, – с удовлетворением произнес он.
Ему на голову свалилась забытая Джимом возле люстры подушка. Света, позабыв про скорбного здоровьем патентоведа, кинулась на помощь потрясенному нежданным ударом Тимофееву.
– Тебе больно, милый? – испуганно прощебетала она привычным нежным голоском.
– Ну что за судьба! – пожаловался тот, сидя на полу. – Добрым людям, вроде Ньютона, яблоки на голову падают, а мне так постельная принадлежность…
Гэллегер, пристыженный и потому чрезвычайно тихий, приподнялся на локте.
– Вик! – позвал он виновато. – Я не есть чародей. Я есть жалкий дилетант, потому что не гожусь тебе в стельки. Потому что могу творить, лишь будучи противоестественно пьяным в подметку. Почему ты студент, а не лауреат Нобелевской премии?
– Всему свое время, – счастливо улыбаясь, заметила Света и поцеловала Тимофеева в петушащуюся макушку.
– Зря ты убиваешься, Джим, – искренне произнес Тимофеев. – Ты талант, хотя и поставленный в чуждые истинному дарованию условия. Я своими изобретениями хочу приносить добро окружающим. А ты? Чтобы справиться с собственным похмельем, закатываешь глобальную катастрофу…
– Частный чародей, – хихикнула Света.
Бережно поддерживая друг дружку, возлюбленные двинулись к выходу. В своих одеяниях из белоснежных простыней сейчас они напоминали пришельцев из далекого и безусловно светлого будущего.
– Да, чуть не забыл! – уже в дверях обернулся Тимофеев. – Твой бихевиоризатор, Джим, не может работать.
– Как это? – удрученно спросил Гэллегер.
– Очень просто: ошибка в схеме. Вряд ли то модулированное излучение, что генерирует твоя коробочка, может подействовать на поведение человека. В лучшем случае оно способно, ну скажем, успокоить зубную боль.
– Не может быть, – нахмурился Джим. – Это пропаганда.
– Выходит, они сами хотели нам помочь? – захлопала в ладошки Света.
– Да, – сказал Тимофеев. – И швейцар, и официант, и дежурная. Хорошие, отзывчивые люди.
Джим Гэллегер, унылый и разлохмаченный, сидел на постели и крутил в руках обезвреженный будильник. Его мучило раскаяние, усугубляемое жесточайшим похмельем.
Спустя несколько месяцев, в самый разгар учебного года, девушка Света принесла на лекцию по новейшей истории газетную вырезку и, пристроившись рядом с Тимофеевым, потеребила его за рукав.
– Витенька, – сказала она с хитрецой. – Помнишь гостиницу «Интурист»?
– Очень смутно, – признался тот. – Гораздо лучше я припоминаю наши с тобой каникулы.
– Тогда прочти!
В заметке, которую доставила Света, сообщалось о безымянном чудаке-изобретателе, который нечаянно создал генератор биологического излучения, способный устранять дискомфортные состояния человеческой психики, а сейчас занялся ни много ни мало как разработкой прибора для регулирования силы трения. Однако, не без иронии писал автор заметки, упомянутому чудаку нельзя отказать в предприимчивости, поскольку все его «чудачества» тщательно запатентованы…
– Гэллегер! – засмеялся Тимофеев. – Частный чародей!
– Как же так? – возмутилась девушка. – Ты подсказал ему применение для бихевиоризатора, идею насчет трения, а вся слава ему? Когда же и о тебе будут писать в газетах?!
Тимофеев задумчиво повертел вырезку.
– Разве это главное? – спросил он без особой уверенности.
– Ничего! – успокоила его Света. – Когда-нибудь о тебе непременно напишут! И это будет не какая-то газетная статейка. Это будет драматическая повесть, быть может – полная скрытого трагизма…
– Нет, – поразмыслив, возразил Тимофеев. – Не хочу никаких трагедий. С чего бы это нам вешать носы? Ведь у меня есть ты, а у тебя есть я. А это очень, очень и очень много!
Бой на Калиновом мосту
1. Что происходит с Фоминым
Тот берег реки едва угадывался в густом знойном мареве, и казалось, будто белый лепесток паруса ползет по самой ниточке горизонта. Николай Фомин следил за далекой яхтой с ревнивым любопытством. «В рейд бы сейчас, – думал он. – И шут с ней, с погодой, пусть и дождь, ненастье, снег с градом. Пусть колени соседа по кабине бронетранспортера все время угрожают твоему носу. Пусть… Зато цель ясна, и голова ясна тоже. А рядом не только колени, но и локоть товарища, и товарищ не подведет. И знаешь, что почти все зависит только от тебя самого».
