– Что за ерунда, – пробормотал Тимофеев. – Пожарище?
– Нет, – покачал головой Фомин. – Видел я такое в пустыне. Такыр называется.
– Откуда здесь, в самом сердце Евразии, такыр?!
– Мне тоже это занятно, – Фомин присел на корточки и зачем-то потыкал пальцем в горячую корку. – И не слишком-то нравится.
– Особенно в свете милых предостережений почтенной Кароги, – добавил Тимофеев. – Похоже, не медведь здесь обитает… Осен, быть может, ты нас просветишь насчет этого феномена?
Осен выглядел весьма жалко. Он поник, съежился и тихонько, неприметно глазу, пятился – назад, в живую зеленую траву.
– Не пойду я, – прохрипел он. – Морока это Кощеева…
– Да что с тобой? – поразился Тимофеев.
– Страшусь вельми, – жалобно сказал Осен и умоляюще поглядел на них. Отпустите…
– И вправду, какое место нехорошее, – согласился Фомин. – Может, обойдем? Я видел, трава вокруг этой лысины к самой реке подходит. Что мы, в самом деле, через это кладбище полезем?
– Нельзя, – вздохнул Осен. – За Морокой мост. За мостом хоромина…
– Сдалась нам эта ваша хоромина, – упорствовал Фомин. – Двинули в обход!
– Нельзя, – повторил Осен и сочувственно улыбнулся. – В той хоромине, глаголят, дева томится. Власа у нее златые. Красавица писаная…
Фомин чуть не подпрыгнул.
– Что же ты раньше молчал?! – рявкнул он. – Хиханьки строил?!
– Так ведь мы к ней и шли, – удивился Осен. – Напрасно ли я вас до Кароги довел, досель сопроводил?
– Успокойтесь, соколы, – промолвил Тимофеев. – Пусть Осен объяснит наконец, куда и зачем ведет этот Калинов мост. Что за хоромина такая. Откуда здесь появилась Кощеева Морока…
– Темные вы! – разозлился Осен. – Доколе вам объяснять? Деву ли вы пришли вызволять из неволи, вопросы ли вопрошать?!
– Вызволять, разумеется, – сказал Фомин. – Но мы должны хотя бы представлять, куда идем.
– Эх, вы, – с досадой произнес Осен. – Вызволители, Кощеева морока… Тако ли вызволять ходят? Вызволять без огляда ходят, без вопросов, поспешают деву-красавицу от мук избавить, зело давно томится она… Вы же токмо вопрошать горазды, но сами того и зри оборотитесь да деру дадите…
– Ты это… того!.. – тоже осерчал Фомин и полез за папиросой. – Полегче на виражах! Болтаешь много, а о деле пока что ни слова…
– Глаголено бысть, – с обреченностью в голосе заговорил Осен. – Посреди долины Бурлан-река течет, нельзя ту реку ни вплавь, ни вброд перебресть. На берегу той реки лежит Кощеева Морока, – он с ненавистью попинал взбугрившуюся нездоровую корку, – а за ней Калинов мост. Стережет его поганое чудище, никого на мост не пускает. А кто чудище одолеет, мост перебредет, тот да узрит хоромину. В ней томится дева, власа златые.
– Кто же ей мешает убежать из хоромины? – спросил Тимофеев.
– Как кто? – хмыкнул Осен. – Про то всем ведомо. Кощей мешает. Да и чудище не попустит. Что в хоромину, что из хоромины – одна дорога, на Калинов мост.
– Что-то ты напутал, – усомнился Тимофеев. – Калинов мост – из одной сказки, Кощей – из другой, а дева так и вовсе из третьей. Что я, сказок не знаю?
– Сказки ему подавай… – проворчал Осен. – А нам тут жить да маяться.
– Он прав, – произнес Фомин после недолгого размышления. – Сказки сказками, а в жизни все иначе. И куда как сложнее. Прискакал добрый молодец, отоварил змея мечом по башке – и вся недолга… А как быть, если змей не пожелает, чтобы его били по башке? И если меча под рукой не оказалось?
– Ну, про Кощея-то ты можешь нам что-нибудь сообщить? – спросил Тимофеев. – Хотя бы какой он.
– Не ведаю, – сердито ответил Осен. – Сам не сподобился узреть. А который узрел – тому не рад был.
– Что известно про чудище?
– Зело страшное. К мосту пойдешь – налетит, сожрет. Назад отвернешь – догонит, стопчет. Единое избавление – в траве схорониться, оно за Кощееву Мороку заступить не смеет.
– Странно, – сказал Тимофеев. – И часто добрые молодцы к мосту хаживали?
– Этим летом ни единого не было, – горестно промолвил Осен. – Вы первые. И мнится мне – последние… – Он шмыгнул носом. – Деву жалко. Пропадет… Сам бы пошел, но ведаю – не совладать мне с чудищем.
– Предрассудки! – воскликнул Тимофеев. – Ну что способно победить человека, сильного своим разумом? Послушай, Осен, а что если никакого чудища и нет?
С этими словами он решительно подхватил чемодан и ступил на такыр.
– Вот видишь, – заявил он радостно. – Стою, и никто на меня не кидается. Вот еще подальше отойду…
Его лица коснулись жирные клочья тумана, резко пахнуло падалью. На миг он заметил круглые от ужаса глаза Осена, встревоженное лицо Фомина, его застывшую руку с папиросой… И все пропало.
– Эй! – крикнул Тимофеев. – Где вы?
Он удалился от спасительной травы не далее чем на два шага. Но повсюду, куда бы ни упал его взгляд, простиралась гладкая рассохшаяся кора, над которой курился омерзительно вонючий туман. Тимофеев метнулся было назад, оступился и упал на чемодан, больно ушибив колено. Все рассуждения о будущих потомках вроде Анны из тридцатого века, якобы суливших предку спокойное семейное благополучие, теперь показались Тимофееву по меньшей мере беспочвенными. Ему сделалось жутко.
– Коля-а! – заорал он, сложив ладони рупором. – Света-а! Помогите!
Он остался один. В самом сердце Кощеевой Мороки, на растерзание поганому чудищу, на поругание неведомому Кощею. На горе всем родным и близким, включая навеки утраченную девушку Свету.
– Мама-а-а!!! – истошно крикнул он.
– Чего ты паникуешь? – послышалось где-то рядом, а затем из гнусного марева появился уверенный, как обычно, и надежный, словно булатная сталь, Николай Фомин, с ретромотивом на плече и недокуренной папиросой в зубах. Верный друг, который никого и никогда не покидал в трудную минуту.
Тимофееву хотелось броситься Фомину на грудь, расцеловать его. На глаза ему навернулись слезы счастья, но спасительный туман скрыл это проявление слабости от чуждого излишним сантиментам бывшего морского пехотинца и оч-чень правильного мужика.
– Коля… – умиленно прошептал Тимофеев. – Ты пришел.
– Было бы подло, если бы я остался. Из-за меня же заварилась вся эта каша. Хотя сейчас уже не во мне дело. Надо выручать девчонку. Очень уж не понравились мне эти намеки на Кощея… – Фомин повел носом и поморщился. – До чего же похабно смердит!
– Интересный оптический эффект, – заметил Тимофеев, понемногу успокаиваясь. – Неудивительно, что здешние добрые молодцы опасались соваться к мосту. Тут не то что чудище – целое стадо змеев-горынычей примерещится…
– Плохо, что мы заблудились, – произнес Фомин. – И чудик этот мохнатый струсил, не пошел. Ну что ж – когда нет путей к отступлению, приходится наступать.
