Света вернулась с запотевшей бутылкой водки и стаканом. Лелик посмотрел на нее глазами, в которых благодарности было не меньше, чем во взгляде утопающего, которому бросили с полдюжины спасательных кругов.
– Святая, – сказал он благоговейно. – А вы что же, не будете?
– Да мы уж вечером, – проговорил Тимофеев. – Когда все соберутся.
– А кто придет? – спросил Лелик, наливая себе стакан с горкой.
– Пока не знаем, – сказала Света и покосилась на кошку Клеопатру, которая старательно обрабатывала языком переднюю лапу. – Кто вспомнит, кто сможет – те и придут.
– Ага, – сказал Лелик и бережно понес стакан к губам.
В этот момент в дверь постучали.
– Товарищ учитель! – прозвенел голос тети Вали. – К вам опять приехали!
* * *
Первым в помещение вошел громоздкий человек в кожаной куртке, с глубоко засунутыми в карманы кулаками, с непокрытой головой и лицом, синеватым от постоянного и безуспешного бритья. В горнице сразу стало темно и тесно. Пришелец молча оглядел замерших обитателей пронзительным орлиным взором, кивнул и так же молча удалился. На его место явился другой, в долгополом черном пальто и черной кепке, так же внимательно осмотрелся, пробурчал неприветливо что-то вроде:
– Гамарджобат, калбатонэбо да батонэбо
[6]
, – и, не дожидаясь ответа, сгинул.
В окна снова хлынул утренний свет.
– Что это было? – спросил потрясенный Лелик.
– Видишь ли, – сказал Тимофеев, усмехаясь. – Не все государственные деятели прутся на автобусе, а потом по снежной целине, экономя на своем здоровье и нервах встречающих…
Он не успел закончить, как снова стемнело. Потому что в комнату вступил слегка присыпанный снежком Его превосходительство Президент Республики Грузия Дмитрий Константинович Камикадзе, который с годами стал еще громаднее, чем был.
– Вах! – сказал он и аккуратно, чтобы ничего не обрушить, всплеснул руками. – Как у вас здесь… э-э… уютно!
Из-под его локтя мелкой пташкой выпорхнула супруга Его превосходительства Тося Камикадзе и кинулась на шею Свете.
– Увиделись! – шумела она. – Наконец-то увиделись! А ты говорила – никогда больше не получится!
Дима Камикадзе освободился от безразмерной дубленки, повесил под потолок мохнатую кепку, затем осторожно обнял Тимофеева, обменялся дипломатичными рукопожатиями с министром труда, но потом все же не сдержался и притиснул его к своей необъятной груди.
– Что ты пьешь? – спросил он, поводя носом. – Водка? С утра? Ты у себя в Израиле совсем одичал… Сходи-ка лучше к моей машине, там есть кое-что получше. Настоящее, грузинское, какое можно пить с утра, с вечера, ночью, и даже младенцу!
– Извини, генацвале, – сказал Лелик с достоинством. – Я полмира пересек ради этой минуты, и этот стакан я непременно выпью.
– Вах! – огорчился Дима. – Придется мне идти. Ну буквально все приходится делать самому!
– Я схожу, – вызвался Тимофеев.
По правде говоря, у него голова немного шла кругом. Просто необходимо было немного проветриться и прийти в себя.
Возле ограды стоял длинный черный автомобиль с нездешними номерами. Рядом с ним маячил, зорко выглядывая потенциального противника, знакомый уже телохранитель в коже. Впрочем, на морозе он выглядел не столь молодцевато. Его спутник сидел в кабине, нахохлившись, как зоосадовский коршун на насесте. И еще кто-то спал, запрокинувши голову, на заднем сиденье, едва различимый за тонированными стеклами.
– Вы бы зашли погреться, – проявил гостеприимство Тимофеев.
Кожаный бросил на него короткий сердитый взгляд, но ничего не ответил, а продолжал осматриваться, словно из-за ближайшего лесочка на него собирались вероломно напасть с топорами и вилами.
Тогда Тимофеев постучал костяшками пальцев в стекло. Человек в кабине приоткрыл дверцу и уставился на него ледяным немигающим взором. Тимофеев откашлялся.
– Ар влапаракоб русулад
[7]
, – сказал тот недружелюбно.
– Дмитрий Константинович говорил, у вас тут есть вино, – пробормотал Тимофеев смущенно. – Вино… понимаете?.. пить, – он продемонстрировал.
Человек в кабине что-то быстро сказал кожаному – Тимофеев смог разобрать только сакраментальное «г’вино». Тот молча открыл багажник и вытащил на свет два громадных глиняных кувшина, в каждом из которых вполне мог бы с комфортом разместиться целый выводок джиннов. Тимофеев потянулся было за ценным грузом, но кожаный досадливо сморщился, отрицательно мотнул головой и сам понес кувшины на вытянутых руках.
* * *
Вернувшись в дом, Тимофеев понял, что вечера никто дожидаться не станет.
На середину горницы выдвинут был стол, накрыт скатертью, раскиданы по мискам соленья-варенья, начищена на скорую руку, по-солдатски, и булькала уже в чугунке картошка, а заодно закипали первые пельмени, что наверчены были еще третьего дня в рассуждении возможных гостей. На столе заморской ракетой-носителем торчала серебристая текила, кавказским хребтом нависал над нею один из раскупоренных кувшинов, а в пределах досягаемости Леликовых хваталищ обреталась пустая уже на треть водочная емкость.
– И слушать ничего не желаю! – шумел Дима Камикадзе, обращаясь по преимуществу к Свете. – Доработаете учебный год – и ко мне, да? Хотите жить в избушке – пожалуйста, на здоровье, но пускай это будет двухэтажная избушка в Авлабари
[8]
, да? А между курьих ножек у нее пускай стоит большой белый автомобиль…
– Я водить не умею, – возразил Тимофеев.
– Во-первых, научим, – обещал Дима. – Во-вторых, я тебе своего водителя на первое время отдам, все равно он хуже меня водит…
– Если мы здесь никому не нужны, – сказала Света беспомощно, – кому мы будем нужны там?
– Вах! – закричал Дима. – Не говори так. Что, детям своим вы не нужны, да? Что, детям, которых учите, вы не нужны, да? Вы мне нужны, Тосе нужны, даже вон министру-шминистру нужны… вы всем нужны, просто не все еще об этом знают! Ты что думаешь? – он грозовой тучей надвинулся на Свету. – Что, вас с Виктором не ценят, да? Конечно, не ценят… А знаешь, почему? Потому что вам цены нет! Я так и вижу, как ваш министр финансов глядит с тоской на свои калькуляции-шмалькуляции и думает: нет, если я этим Тимофеевым дам все, что они заслуживают, государственный бюджет рухнет, откуда воровать стану, да?!
– Нет пророка в своем отечестве, – дребезжащим голосом произнес министр Лелик.
– Но нет его и выше! – возгласил президент Дима и тут же смутился: – Вах, опять какую-то фигню сказал…
