— Все планы держались в тайне.
— Тайн не бывает. По крайней мере в таких крупных делах. Кто-то из генералов мог сболтнуть лишнее старому приятелю, потом уничтожил троих наших, а мы теперь тычем пальцами друг в друга.
Министр задумывается. Пленник ждет, затаив дыхание.
— Нет, Прача не посмел бы устроить покушение на королевскую власть. Он, конечно, дрянь, но все еще таец.
— Но и я не устраивал! — Андерсон смотрит на лежащего рядом Карлайла. — Не мы! Должно быть другое объяснение. — От страха он заходится кашлем — сильным, судорожным, который долго не может побороть, наконец унимает, чувствует, как болят ребра, сплевывает кровь, думает, не пробито ли легкое, потом поднимает глаза на министра и пробует сказать что-то весомое, убедительное: — Надо выяснить, что на самом деле случилось с Сомдетом Чаопрайей. Надо найти хоть какую-то связь.
Один из «пантер» шепчет что-то на ухо Аккарату. Андерсон будто бы узнает его — видел на барже. Это один из людей защитника королевы, тот самый, суровый, с диким лицом и ледяным взглядом.
— Кхап. — Министр отрывисто кивает и жестом приказывает отвести связанных в соседнюю комнату. — Хорошо, кун Андерсон. Попробуем что-нибудь выяснить. — Солдаты валят пленника на пол к Карлайлу. — Устраивайтесь поудобнее. Я дал своим людям на расследование двенадцать часов. Как следует помолитесь богу — или кто там у вас, грэммитов? — чтобы ваша история оказалась правдой.
У Андерсона возникает надежда.
— Выясните все, что только сможете, и вы поймете — это не мы устроили. — Он облизывает разбитую губу. — Та пружинщица — японская кукла, только и всего. Тут кто-то другой виноват. Это белые кители подстраивают, хотят нас стравить. Десять к одному, что это их козни.
— Посмотрим.
Андерсон прислоняется затылком к стене, чувствуя, как его колотит от нервного истощения и прилива адреналина. В руке пульсирует боль, безвольно висит сломанный палец. Время. Он выиграл немного времени. Теперь — только ждать; ждать и искать новый способ уцепиться за жизнь. Он кашляет, сжимая зубы от боли в ребрах.
Рядом, не приходя в себя, стонет Карлайл. Андерсон смотрит на стену, собирает силы к следующей схватке с Аккаратом. И хотя мозг продумывает варианты спасения, пробует понять, отчего вдруг так резко изменились обстоятельства, перед глазами неотступно стоит одна и та же картина: пружинщица, перепрыгивающая через перила и исчезающая в темноте — быстрая, как никакое другое существо, сам дух движения и дикой грации, плавно-стремительная и пугающе прекрасная.
32
Канья стоит среди клубов густого дыма. Обнаружились еще четыре тела, не считая тех трех из больниц. Мутация идет быстрее, чем думали. Ги Бу Сен так и предполагал, но ей все равно не по себе от жуткой статистики.
Паи расхаживает вдоль рыбного пруда, который уже засыпали щелоком и хлором из огромных мешков. Все кругом кашляют — в воздухе висят облака едкой, пахнущей страхом, пыли.
В памяти всплывают другие засыпанные пруды, другая кучка напуганных людей и другие кители, которые, растянувшись цепочкой, поджигают деревню. Канья закрывает глаза. Как же она тогда их возненавидела!
Позже местный джаопор заметил сообразительную целеустремленную девочку, отправил ее в столицу, наказав пойти добровольцем в белые кители и стать среди них своей. Крестный отец был заодно с врагами министерства природы, хотел отомстить за то, что его лишили власти. С таким же заданием детей на юг отправляли десятками, но из тех, с кем в город ушла Канья, ей одной удалось подняться так высоко, хотя она знала: бывшие подростки, затаившие злость, сейчас рядом, их много.
— Я прощаю тебя, — негромко произносит Джайди.
Мотнув головой, Канья показывает, что не желает его слушать, и подает знак Паи: пруды можно засыпать. Если повезет, деревня просто исчезнет. Парни работают быстро — хотят поскорее уйти отсюда. Все в масках и костюмах, но в такую жару от защиты больше мук, чем пользы.
К небу взлетают новые клубы едкого дыма. Деревенские плачут. Маи смотрит на капитана потухшими глазами. Эта ночь изменит жизнь девочки, сегодняшние воспоминания до конца дней будут ей как кость в горле. Канье жаль Маи. «Если бы ты могла понять». Но юным не дано постичь обыденную жестокость мира. «Если бы я тогда могла все понять».
— Капитан Канья!
С насыпи кто-то бежит, увязая в грязи заливного поля среди изумрудных стрелок проросшего риса. Паи очень хочет узнать, что происходит, но Канья отсылает его прочь.
— Да благословит вас и министерство улыбка Будды, — еле переводя дух, выпаливает посыльный и выжидающе умолкает.
— Сейчас? — Канья оглядывается на полыхающую деревню. — Я нужна прямо сейчас? — Мальчишка, ничего не понимая, беспокойно смотрит по сторонам, тогда она спрашивает еще раз: — Повтори — я нужна прямо сейчас?
— Улыбка Будды да благословит вас. И министерство. Все дороги начинаются в сердце Крунг Тхепа. Все дороги.
Недовольно поморщившись, она кричит лейтенанту:
— Паи, я должна уехать.
Старательно скрывая удивление, тот спрашивает:
— Теперь?
— Да, ничего не поделаешь. — Канья показывает на горящие бамбуковые дома. — Вы тут сами заканчивайте.
— А что с деревенскими?
— Связать, чтоб не ушли, и оставить здесь. Пришлете им еду. Если через неделю никто не заболеет, значит, наше дело сделано.
— Думаете, нам может так сильно повезти?
Канья представляет себе, насколько это странно — переубеждать человека с таким опытом, как у Паи, но, улыбнувшись, отвечает:
— Не исключено, — потом машет мальчику: — Поехали, — и снова лейтенанту: — Как закончите здесь, встречаемся в министерстве. Надо сжечь еще кое-что.
— Фабрику фаранга?!
Ее веселит такой задор.
— Главный источник надо обязательно обеззаразить. Разве не это наша работа?
— Ты — новый Тигр! — Паи восхищенно хлопает ее по спине, потом вспоминает о субординации, поклоном просит прощения за свой пыл и убегает дожигать деревню.
— Новый Тигр, — негромко повторяет Джайди. — Неплохо.
— Не моя вина, что после вас им в начальники нужен сорвиголова.
— Но выбрали-то тебя?
— Им только факел покажи — пойдут за тобой.
Джайди смеется.
За насыпью ждет пружинный мотоцикл. Мальчишка вскакивает в седло и ждет, пока капитан устроится позади. Они едут по улицам, лавируя между мегадонтами и рикшами; трубит клаксон, город летит мимо, вдоль дорог продают рыбу, одежду и амулеты с Пхра Себом — Джайди особенно любил посмеяться над последними, но Канья втайне носила такой на цепочке поближе к сердцу.
— Слишком многих богов ты хочешь умилостивить, — заметил призрак, когда та, выезжая из деревни, коснулась подвески. Однако она пропустила шпильку мимо ушей и всю дорогу молила защитить ее, хотя и понимала, что защиты не заслужила.
