Из узких переходов они выходят на большую улицу.
Все замерло, не ездят даже свободно подрабатывающие рикши. Возле приемника столпились несколько владельцев магазинчиков. Хок Сен подходит ближе и спрашивает:
— Что слышно?
— По государственному радио говорят, что защитник… — начинает какая-то женщина.
— Это я знаю. А что нового-то?
— Министр Аккарат обвинил генерала Прачу.
Все происходит быстрее, чем он ожидал. Старик командует Чаню и остальным:
— Идемте скорее, а не то опоздаем.
Из-за угла с оглушительным ревом выворачивает огромный грузовик. Дыма от него, как от костра, где нелегально жгут сухой навоз. В кузове едут несколько десятков сурового вида солдат. Старик с компанией, закашлявшись, торопливо отходят обратно в переулок. Чань-хохотун выглядывает из укрытия наружу и смотрит, куда поехала машина.
— Надо же — угольный дизель! Армия.
Хок Сен думает, не те ли это силы, которые верны делу Двенадцатого декабря, не прислали ли их генералы с Северо-Востока на помощь Праче, чтобы захватить радиовышку. А может, это союзники Аккарата, спешащие оцепить доки, шлюзы и якорные площадки, или просто искатели поживы в грядущем хаосе. Так или иначе, они — предвестники бури.
Последние прохожие скрываются в домах, владельцы магазинов торопливо запирают изнутри ставни. По всей улице слышны щелчки замков. Город точно знает, чего ждать.
На Хок Сена накатывают воспоминания: залитые кровью мостовые, запах тлеющего бамбука. Он трогает рукояти пистолетов и мачете — с ними спокойнее. Даже если город — джунгли, где бродят тигры, теперь старик уже не беззащитная жертва, бегущая из Малайи, он наконец научился быть готовым к стихии.
Хок Сен командует:
— Идемте. Пришло наше время.
35
— Это не Прача! Генерал ни при чем!
Канья кричит в трубку заводного телефона, но с тем же успехом можно руками погнуть тюремную решетку. На линии треск, чьи-то голоса, гудение машин, да и сам Наронг слушает ее вполуха — видимо, говорит с кем-то, кто стоит рядом, и слов почти не разобрать.
Вдруг его голос прорывается сквозь шум:
— Извини, но у нас другая информация.
Канья скептически оглядывает разложенные на столе газетки, которые, мрачно ухмыляясь, принес Паи. Одни пишут о повергнутом Сомдете Чаопрайе, другие о Праче, но все как одна обсуждают убийцу-пружинщицу. Выпуски «Саватди Крунг Тхеп» уже наводняют город. Она пробегает глазами по строчкам: сплошь возмущение белыми кителями, которые закрыли гавани и якорные площадки, а защитить Сомдета Чаопрайю от одного-единственного нелегально ввезенного существа не смогли.
— Выходит, газеты — ваши? — спрашивает Канья. Молчание Наронга красноречивее любых слов. Капитан добавляет с горечью в голосе: — Тогда зачем просили меня вести расследование, раз сами все уже решили?
Холодный голос в трубке отвечает сквозь треск:
— Не задавай ненужных вопросов.
Ошеломленная жуткой догадкой, Канья чуть слышно спрашивает:
— Это Аккарат устроил? Прача говорил, что без министра не обошлось. Так это Аккарат?
Снова молчание, только не ясно, что оно означает. Наконец Наронг говорит:
— Нет, тут я могу поклясться. Не наша работа.
— То есть все-таки Прача? — Канья перебирает лежащие на столе лицензии и разрешения. — Я вас уверяю, что это не он! Вот тут все документы по пружинщице. Генерал меня разве только силой не заставлял вести расследование. Велел найти любые связанные с ней записи. Есть бумаги о прибытии — привезли сотрудники «Мисимото», и об утилизации, и разрешения есть — все есть.
— Кто подписывал документы на утилизацию?
— Не знаю — подпись неразборчивая, — с досадой говорит Канья. — Еще покопаюсь и тогда узнаю, кто тогда этим занимался.
— Пока ты выясняешь, их уже не будет в живых.
— Тогда зачем Прача велел разыскать все, что только можно? Не складывается! Я говорила с теми, кто брал взятки с бара, — это глупые мальчишки, которые хотели немного подзаработать.
— Значит, генерал умен, заметает следы.
— За что вы так его ненавидите?
— За что ты так его любишь? Разве не он приказал сжечь твою деревню?
— Да, но без злого умысла — работа такая.
— Работа? А не он ли уже на следующий сезон перепродал разрешение на разведение рыбы соседней деревне, а сам набил карман?
Канья умолкает. Наронг примиряюще говорит:
— Извини, но тут уже ничего не поделаешь. Мы уверены, что преступление совершил он, а дворец дал нам право решить эту проблему.
— Как решить? Бунты поднять? — Она в сердцах смахивает со стола газеты. — Город сжечь? Прошу вас, не надо. Я докажу, что Прача не подсылал пружинщицу. Я смогу вас убедить.
— Ты слишком заинтересована и к тому же служишь обеим сторонам.
— Я служу королеве. Дайте мне возможность не допустить этого безумия.
Снова молчание.
— Даю три часа. До заката не успеешь — уже ничем не помогу.
— То есть пока подождете?
Канья почти видит улыбку возле трубки на том конце провода.
— Подожду.
Щелчок, разрыв связи, и она снова одна в кабинете.
На стол присаживается Джайди.
— Очень интересно. И как ты докажешь невиновность Прачи? По-моему, ясно, что он-то и подослал пружинщицу.
— Чего ради вы меня преследуете?
— Ради санука. Очень весело смотреть, как тебя кидает между двумя хозяевами. — Джайди бросает на нее пристальный взгляд. — А почему ты так беспокоишься за генерала? Ведь не он твой настоящий начальник.
Канья с ненавистью смотрит на призрака и показывает на разбросанные газетки.
— Все как пять лет назад.
— Да, как с Прачей и премьер-министром Суравонгом — Двенадцатое декабря, толпы народа… Так, да не так — в этот раз против нас пошел Аккарат.
Снаружи трубит мегадонт.
— Слышала? Вооружаемся, — с довольным видом заявляет Джайди. — Два старых быка решили затеять драку, и ты их не остановишь. Да и непонятно, зачем ты хочешь им помешать — Прача с Аккаратом уже много лет точат друг на друга зуб, грязью поливают. Так давай поглядим на хорошую схватку.
— Тут не ринг.
— Это верно. — На мгновение его улыбка делается грустной.
Канья задумчиво разглядывает газеты и записи, которые подтверждают ввоз пропавшей пружинщицы: приехала из Японии на дирижабле как секретарь…
— …и убийца, — встревает Джайди.
