— Ну что ж, тогда дай мне его… Не бойся, красавица, всего лишь на минуту…
— Я готова отдать его тебе совсем, только бы узнать, что же происходит вокруг меня.
Суфия сняла ожерелье и вложила его в раскрытую ладонь Хатидже.
Та накрыла камни второй рукой и несколько мгновений молчала, едва заметно скользя по граням кристаллов кончиками пальцев.
— Топазы… Топазы далекой полуночной страны, страны русов… Камням этим дано великое умение защищать от безумия и злого глаза, даровать радость разумного взгляда на вещи. Они дарят просветление и смягчают нрав… Так ты говоришь, что они обожгли шею возлюбленной мальчика Али-Бабы?
— Да, мудрая женщина, — кивнула Суфия, удивившись тому, как больно для нее прозвучали слова о «возлюбленной Али-Бабы».
— Ну что ж, красавица Суфия, теперь я знаю все. И могу раскрыть тебе ту тайну, которая так тебя тревожит.
Суфия задрожала. О, сейчас она узнает, что творится вокруг! И сможет хоть как-то помочь своим безутешным подругам!
— Знай же, что ты была права. Ибо твоя чистая душа сразу коснулась истины — Лайла, Лейла, Лейли, Лю Ли… О, конечно, это один и тот же человек… нет, не человек. Одна и та же сущность — джинния, демоница… проклятие для женщин и сладкая приманка для мужчин. Истинное ее имя Умм-аль-Лэйл, мужчин она лишает способности подарить женщине ребенка. Между любовниками она сеет взаимную неприязнь, делая невозможным их счастливое соединение в священном браке. Между супругами она пробуждает раздор и разрушает семьи. Она питается силой человеческой, привязанностью и страстью.
— Но при чем тут камни? Пусть они дарят радость разумного взгляда на мир, но почему они ожгли кожу джиннии?
— Потому что у этих прекрасных камней есть и еще одно удивительное свойство — они могут уберечь и от встречи с детьми самого Иблиса Проклятого! Но разве демоница, джинния — не дитя этого противника рода человеческого?
— Понимаю, мудрая Хатидже… И выходит, мы все похожи на нее?
— Должно быть, это так… моему мысленному взору никогда эта демоница не являлась ни в истинном своем облике, ни в облике человеческом. Лишь как клочок серого тумана видела я ее в пламени светильника истины.
— Понимаю, достойная Хатидже. Значит, эта коварная действительно существует. И это она увлекла наших мужчин… Но как же нам их вернуть? Как лишить ее колдовской силы?
Колдунья задумалась. Пленка, что закрывала пеленой оба ее глаза, на миг стала почти черной, и это было так страшно, что Суфия содрогнулась. Но вот Хатидже усмехнулась, вновь погладила девушку по руке, и наваждение исчезло.
— Скажи мне, смелая Суфия, но скажи честно… Зачем вам возвращать этих презренных? Зачем вам вновь пытаться жить с изменниками?
Суфия честно попыталась ответить на этот вопрос. Сначала ей хотелось сказать, что она любит своего Арно. Но, поразмыслив несколько мгновений, она поняла, что не любит. И более того, она не уважает, презирает его. Потом подумала, что для нее и для многих ее сестер мужья были опорой в жизни… Но и это, по здравом размышлении, тоже оказалось неправдой. Ибо после того, как сестры оставались одни, они не впадали в крайнюю нищету, не оказывались на улице… Глупые мужчины оставляли женам все, лишь бы соединиться с коварной соблазнительницей.
И чем больше думала обо всем этом Суфия, тем больше удивлялась сама себе. Ибо ответ на вопрос колдуньи был очень странным — девушке вовсе не хотелось жить с изменником, не хотелось вновь потакать его прихотям, запоминая малейшую из них, не хотелось угождать в ожидании увидеть милостивый кивок, который только по крайней глупости можно принять за проявление благодарности. Не хотелось вновь становиться рабыней своего мужа. Ей хотелось спокойно стоять на собственных ногах и выбирать друзей и врагов лишь по собственному вкусу.
— Вот об этом я и говорила, красавица. Из тех твоих сестер, кто испытал на собственной шкуре боль и горечь предательства, думаю, не найдется ни одной, которая согласится вновь добровольно впрягаться в это ярмо. Но если захотят, то начать надо не с возвращения этих недалеких, неумных мужчин, а с того, чтобы лишить силы саму Умм-аль-Лэйл.
— Но как сделать это?
— Очень просто, дочь моя… И ты сама почувствовала это… Надо просто перестать рыдать и причитать, предаваться отчаянию и унынию. Ведь коварная демоница питается страстями человеческими, ей сладки отчаяние, печаль, боль… А твои сестры дарят их ей в невероятном изобилии…
— Так, значит, надо перестать убиваться? Забыть старую любовь, отвергнутую и поруганную?
— Ну конечно, умница… Забыть старую. И найти новую, чистую и искреннюю. Не замутненную предательством и ложью.
— О Аллах, я не верю, что победить эту страшную джиннию так просто!
— О нет, девочка, это совсем не просто… Она будет раз за разом обманывать тебя, возвращать предателей, соблазнять прошлым… И удержаться, не прельститься рассказами того, кого некогда называла единственным и любимым, будет, о Аллах, как сложно. Но это, поверь, единственный путь. И тебе предстоит пройти его до конца…
— Благодарю тебя, мудрая женщина. — Суфия вновь поклонилась колдунье и встала.
— Пусть мои слова всегда будут с тобой! И возьми камни — они тоже помогут тебе и твоим сестрам сражаться против коварной Умм-аль-Лэйл.
— Но как же мне отблагодарить тебя за совет и помощь, добрейшая?..
— Ах, девочка, с тех пор как эти недостойные финикийцы изобрели деньги, благодарность всегда измеряется звонкой монетой…
Суфия улыбнулась и положила на ладонь колдуньи пригоршню золотых монет. Быть может, это была слишком щедрая плата — но кто в силах оценить знания? Тем более те знания, которые подарят новый день и новую надежду?
Макама двадцатая
Суфия торопливо шла по улице. О, как она была рада тому, что узнала у Хатидже! Как рада была тому, что мозаика, что лежала у ее ног, наконец собралась! По правде говоря, Суфия была рада и тому, что узнала, кто же на самом деле та самая коварная разлучница… Ибо представить сорок печальных одиноких девушек — это занятие весьма тяжелое для воображения. Но представить к тому же и сорок коварных женщин, которые, словно «черные вдовы», плетут свою паутину лжи, еще труднее.
— О Аллах, какое счастье! — пробормотала Суфия и представила, что вот сейчас она расскажет все Али-Бабе… Но, подумав о юноше, девушка сообразила, что знает о нем очень немного. Она знает, где на базаре находится его лавка, но даже не представляет, где же стоит его дом. Выходило, что с рассказом придется подождать до утра…
— О Аллах, как же это трудно! — почти простонала Суфия. Сейчас ей почему-то было очень важно сразу, немедленно увидеть Али-Бабу, поделиться с ним радостью открытия и увидеть, как дрогнут в улыбке его губы, а улыбка скроется в узкой черной бородке.
