– О нет. Я еще более укрепился в этом желании. Ибо лишь с углем или каламом в руках я чувствую себя нормальным, цельным человеком. Будто лишь рисуя, вижу я мир цветным и ярким, лишь изображая на бумаге обычный цветок, могу уловить его аромат, а попытавшись изобразить прекрасную девушку, могу плениться оригиналом.
– Несчастный! Так тебе еще неведома любовь женщины…
– Увы, это так, мой друг. Но мне снятся сны. Вернее, сон. Он столь удивителен, что моя душа целиком отдается ему, столь ярок, что более похож на реальность, чем настоящая жизнь, и более волнующ, чем самые страстные объятия…
И, не скрывая ничего, поведал Хасан Мехмету о сне и о девушке с прекрасной фигурой и волшебным лицом. Поведал, не стесняясь, и о чувствах, какие вызвала к жизни эта незнакомка.
– Более всего на свете, друг мой, мечтаю я увидеть эту прекрасную пери наяву, мечтаю…
И в этот миг Мехмет перебил друга.
– Аллах всесильный, посмотри, Хасан!
В круг танцующих, освещенная светом очага, вышла девушка изумительной красоты. Была она стройна и высока ростом. Толстые косы спускались по обеим сторонам веселого лица, огромные глаза сияли теплым медовым светом.
– Аллах великий, Мехмет, это она! Она, девушка из моего сна! Или девушка, до странности похожая на чаровницу из моего сна!
– Ну так ступай в круг! Не сиди сиднем! Должна же она увидеть того, кто грезит ею даже во сне!
– Но я же не умею танцевать! И потом – может быть, ей неприятны иноземцы… Или она…
– Хасан, прекрати! Будь мужчиной! Ну чего ты вдруг испугался?
Хасан, похоже, вняв настойчивости друга, но, чуть робея, все же вышел к очагу. Незатейливый мотив сделал свое дело, и вот уже Хасан перестал прятаться за спинами других. Простые движения древнего танца, казалось, пришли сами. Напротив Хасана появилась эта необыкновенная красавица.
Мехмету не было слышно, о чем говорили эти двое, но было отлично видно, как загорелись глаза друга.
– О Аллах милосердный, – пробормотал он, прихлебывая вино, – наконец и Хасан перестал быть затворником!
Мехмет оказался прав. Этот вечер удивительным образом изменил его товарища. Теперь Хасан находил время и для веселых потасовок, и для долгих прогулок с красавицей Наринэ, и для всего того, о чем еще месяц назад даже не думал.
Но, увы, стоило лишь ему попасть в библиотеку, как таинственная магия древней статуи вновь брала верх над его разумом.
Глаза каменного изваяния улыбались Хасану, губы, казалось, что-то шептали ему, а складки пышного одеяния готовы были взлететь от малейшего ветерка. Многие часы проводил Хасан перед каменной девой в надежде понять тайну статуи, но всегда уходил ни с чем. Вернее, приятели Хасана уводили его, еще более очарованного, чем ранее.
Но и во сне не было Хасану покоя. Вновь чаровница из того, первого сна протягивала к нему жаждущие руки… Тогда у нее было лишь имя, а теперь появилось и лицо, но лицо Наринэ.
– Ты нравишься мне, Хасан, – призналась девушка на одной из долгих прогулок. – Ты силен и смел, ты прекрасен душой… Но почему ты столь робок?
– И ты нравишься мне, прекраснейшая, – со вздохом проговорил Хасан. – Ты даже более чем нравишься мне – ибо тебя вижу я в своих снах. Ты приходишь ко мне чуть ли не каждую ночь, ты ласкаешь меня и отдаешься моим ласкам…
Наринэ с удивлением посмотрела на Хасана.
– Я видел тебя в своих снах задолго до того, как увидел пляшущей у очага в трактире весельчака Арутюна. И я не робок, о нет. Скорее, я боюсь оскорбить тебя, пожелав твоего тела более, чем твоей души…
– Глупенький, но разве этим можно оскорбить?
– Я опасался, что можно…
– О нет, Хасан, вожделение не оскорбляет, оскорбляет невнимание…
Эти слова, словно ключик, отперли тайные замки души Хасана, и наконец он осмелился обнять прекрасную девушку.
Сладость этих первых объятий была столь велика, что мгновенно забылись невесомые объятия колдуньи из сна. Нежность губ была столь изумительна, что поцелуи, которые дарила очаровательница в сновидениях, казались просто пресными, словно бумажными.
– О прекраснейшая! Воистину никакая статуя, никакая картина не может затмить красоты живой, красоты жаждущей, красоты созидающей!
– Поцелуй меня еще раз, Хасан! И, пусть хоть на время, забудь свои мудреные мудрости ради простой радости любви!
Хасан с наслаждением прислушался к словам прекрасной подруги.
Макама седьмая
О, то был поцелуй куда более страстный, куда более зовущий, куда более жаркий. Быть может, Хасан и не знал еще женской любви, но кипы прочитанных книг и, о да, тот самый, удивительный, колдовской сон подсказали ему, как из мальчишки превратиться в опытного любовника. Наринэ почувствовала это и слегка испугалась. Ей на миг показалось, что умница Хасан исчез, а вместо него к ее устам жаждущим лобзанием прижался куда более взрослый мужчина.
– Наринэ, красавица… – едва слышно проговорил Хасан, когда девушка сделала попытку вырваться.
Наринэ сглотнула; ей показалось почти невозможным спокойно стоять, когда этот смуглый, стройный юноша продолжил столь пылко целовать ее. О, если бы одни лишь поцелуи! Но сквозь тонкую ткань платья она почувствовала его горящие, жаждущие руки. Он прикасался к ней сначала робко, а потом все более пылко и смело. О, Хасан желал куда большего, чем одни лишь прикосновения и поцелуи. Он желал насладиться телом девушки так, как наслаждался во сне телом Айны. И потому становился все более смелым. Кожа девушки показалось ему обжигающе горячей, и этот жар воспламенял его все сильнее. Теперь уже ее платье стало мешать ему.
Он вновь прикоснулся губами к шее Наринэ. Девушка вздрогнула от вожделения. Потом она почувствовала, что он бережно совлекает с нее платье. Скольжение ткани по разгоряченному телу словно выпустило наружу все ее желания. О, теперь она уже не считала себя куда опытнее мальчишки Хасана. Теперь она жаждала куда большего. Но Хасан, должно быть, прочитал это в глубине ее глаз. Ибо в его глазах зажглись огоньки и он стал сдерживать свой натиск. Кто знает, для того ли, чтобы успокоить себя, для того ли, чтобы разжечь ее.
Его рука заскользила вверх, лаская нежную шею.
– Признайся, ведь тебе это очень нравится.
Его голос бархатом услаждал слух, а пальцы наслаждением воспламеняли кожу.
Да, Наринэ было хорошо, она не могла этого отрицать. Возбуждающие ласки Хасана заставляли ее трепетать от удовольствия, обжигая страстью все тело, от кончиков волос до пальцев ног.
