– Не будешь ли ты столь любезна, о красавица, указать мне дом, принадлежащий благородной семье Аль-Абдалла?
– Ты сидишь на его пороге, странный человек…
– Тогда я осмелюсь спросить у тебя, не можешь ли ты позвать кого-то из старших… Быть может, меня примет хозяин этого дома? Быть может, я буду удостоен чести беседовать с хозяйкой?
Серебряный смех девушки зазвенел в утреннем воздухе.
– Глупый иноземец… Я и есть хозяйка этого дома, старшая из дочерей семьи Аль-Абдалла, Марджана. А хозяин дома – мой брат, ныне пребывает в отсутствии. Если ты желаешь беседовать только с ним, то тебе придется ждать… И боюсь, не один десяток дней.
– Ты Марджана?! – В голосе Хасана зазвучал гнев. – Ты смеешься надо мной, глупая девчонка! Великая Марджана, грозная ведьма из рода Аль-Абдалла, должна была давно уже умереть!
– Ты непочтителен, иноземец. И непочтителен и глуп. Но я прощаю тебя. Прощаю, ибо ты искренен. Да, я Марджана. И если молва называет меня великой ведьмой, то что стоит мне, колдунье, обрести бессмертие?
Разум Хасана отказывался ему служить. Странные речи девушки, которая на пороге так просто говорит о бессмертии, смутили юношу.
«Аллах великий, но как мне понять, правда ли это? И, если это правда, как мне оправдаться перед этой великой женщиной?»
– Тебе не надо оправдываться, глупый иноземец. Я и без этого вижу, что ты смущен. Что хотел бы взять свои слова обратно. И потому прощаю тебя. Вижу я и то, что к порогу моего дома тебя привела мечта, более похожая на болезнь.
– О да, прекраснейшая, – потупившись, отвечал Хасан. – Это воистину так. Я покинул далекую страну Аштарат… Нет, не помню уже, сколько дней назад. Ибо там я узнал, что лишь одной тебе, одному твоему роду под силу осуществить заветнейшее из моих желаний… Я мечтаю…
– Постой, – властным движением перебила его девушка, и газ ее темно-синей накидки взлетел, словно крыло птицы. – О столь серьезных вещах я не разговариваю на пороге дома. Войди же и поведай мне, какая боль погнала тебя в дорогу.
Калитка закрылась. Прохожий мог услышать, как зашуршали камешки дорожки под тяжелыми мужскими шагами. Шагов же женских слышно не было.
– Георгий, друг мой, я узнал, где мой внук. Только что я уловил его небывалое удивление и небывалую же радость. Миг – и все пропало. Но я теперь знаю, что он жив и что он добрался до Басры, подтвердив наши с тобой опасения.
– Благодарю тебя, Валид. Удивительно, но я, как ни старался, не смог за эти долгие дни услышать ничего…
– О, мой друг, это были всего несколько мгновений.
– Ну что ж, теперь следует сообщить об этом Мехмету. Он, должно быть, тоже вскоре ступит на мостовые этого легендарного города. Но успеет ли он? Найдет ли своего друга?
– Что ж, учитель, – вздохнул Валид. – Теперь все в руках наших внуков. Нам остается только ожидание.
Макама двадцать седьмая
– …Вот поэтому, о прекраснейшая, я и отправился в путь. Ибо только тебе под силу вернуть жизнь несчастнейшей, заключенной в камне многие столетия назад. Только ты поможешь нам соединиться наконец в союзе, который преодолел необозримые океаны времени.
Хасану казалось, что говорит он весьма убедительно и цветисто. Марджана же видела перед собой смертельно уставшего юношу, во взоре которого горело безумие. Видела она также и то, что отговаривать странного гостя бессмысленно. Ибо он не услышит слов разума, не поймет и того, сколь гибельно для души его безумное желание. Говоря по чести, она и не хотела его в чем-то разубеждать.
– Что ж, мой гость, – задумчиво проговорила девушка. – Я могу, я знаю, как оживить твою любимую…
– О, какое счастье! Я не пожалею для этого всех богатств мира!.. – вскинулся Хасан.
– Не перебивай, глупец!
– Прости… Но я действительно готов отдать все богатства мира…
– Я же велела тебе молчать, ничтожный! – О, теперь перед Хасаном была не юная глупышка; сейчас он видел, что это та самая Марджана – великая ведьма великого рода, которая смеется над временем, смеется над мелкими человеческими страстями, смеется над самой смертью.
Хасан лишь молча склонил голову.
– Повторяю. Я могу оживить твою любимую. Но ты должен знать, какой будет цена этой новой жизни.
Хасан снова кивнул – о, он был готов сказать, что его не остановит никакая цена, но страшные, равнодушные, мудрые глаза ведьмы столь пугали его, что он сдержался.
– Знай же, глупец, что в этом мире все взаимосвязано. И если где-то пропадает душа, то, значит, где-то рождается новый человек. А потому, если ты хочешь оживить девушку, хочешь, чтобы одна прекрасная любящая душа появилась в этом мире, значит, где-то под этим солнцем должна живая душа исчезнуть. Проще всего кого-то убить. Тогда оживление будет только делом многих и долгих заклинаний.
– Убить?! Аллах всесильный… убить…
– Да, мальчик. Но можно поступить и иначе. Можно призвать врага всего сущего, Иблиса Проклятого, и отдать ему свою душу. Тогда взамен можно будет вселить жизнь в каменную красавицу, о которой ты грезишь и днями и ночами.
Ужас, поглотивший душу Хасана, на миг стал сильнее безумия, уже давно жившего в голове юноши. Призвать Иблиса Проклятого… Призвать врага всего сущего, чтобы ему отдать самое себя, свою любовь, свою радость жизни…
Но… Если этого не сделать, то статуя так и останется навсегда лишь каменным идолом, пусть необыкновенно прекрасным, но столь же живым, как камни в горах.
«Глупец, – пронеслось в голове Хасана, – о чем ты рассуждаешь? Что взвешиваешь? Разве твоя душа, твоя никчемная жизнь тебе дороже, чем прекрасный, сладостный миг соединения с любимой? Того самого долгожданного соединения, о котором ты грезил, о котором мечтал? И ты еще думаешь, червяк? Неужели твоя жизнь столь драгоценна?»
Марджана молча наблюдала за своим нежданным гостем. О да, она столько лет жила на этом свете, столько всякого повидала, что без усилий догадывалась обо всем, что происходит в душе юноши. Она могла бы, конечно, отговорить его от этого воистину безумного предприятия – ибо камень есть камень, и оживить его – значит навлечь гнев Аллаха всесильного и всемилостивого.
Она могла бы отказаться делать это. Но глупый юноша не оставил своих мечтаний…
О, она многое могла. Но, увы, долгая жизнь приучила ее к мысли, что каждый выбирает свою дорогу сам. И что бы ни говорили вокруг, человек поступает так, как ему велит душа. И потому любые уговоры бессмысленны, как бессмысленно объяснять малышу, что опасно играть с огнем. Ожог научит упрямца куда лучше слов.
Мгновения бежали. Колдунья молчала. Молчал и Хасан, медля с решением. И в этот миг припомнил юноша глаза своей возлюбленной – просящие, молящие о вздохе свободы, о теплоте поцелуя, о нежности объятий. И это воспоминание перевесило все прочие доводы.
