– Да-да, ты права. Но продолжай же.
– Так вот. Ты повествовала о событиях необыкновенных: о спасении человека, о зарождении прекраснейшего из чувств, о магии и магах. Вот и околдовала принца. А заодно заколдовала и проклятие. Ведь принц пожелал увидеть тебя на закате именно для того, чтобы услышать новую сказочную историю, погрузиться благодаря тебе в мир новых ощущений, в мир чувств другого человека.
– Что ты сказала? – Глаза Шахразады расширились. Ей показалось, что разгадка в одном шаге, что еще миг – и она ляжет в ее раскрытые ладони.
Герсими повторила, уже на полтона тише:
– Я сказала, что он хочет погрузиться в мир новых ощущений, в мир новых чувств.
– О нет, глупенькая моя мудрая Герсими, ты сказала «в мир чувств другого человека». Понимаешь, в мир его чувств!
Шахразада готова была петь, ибо она нашла ключик, который отопрет темницу принца, освободит его от проклятия.
Герсими смотрела на подругу и молчала. Она просто ждала объяснений, чувствуя, как ликует душа ее наставницы.
– Принц этой ночью воистину увидел перед собой другой мир, понимаешь ты, глупенькая колдунья! Более того, он прожил в этом мире какую-то часть своей жизни, стал другим человеком, пусть и ненадолго.
– Он, – медленно проговорила Герсими, – стал человеком, над которым проклятие не тяготеет…
– Ну конечно! Вот в этом ключ, понимаешь?
Герсими ожидала всего чего угодно, но только не такого.
– И ты, малышка Шахразада, дочь визиря, хочешь превратить жестокого и сурового принца Шахрияра в другого человека?! Превратить одними своими сказками?!
– Да, подружка, ибо чувствую, что, пусть ненадолго, но он окунается в другой мир. Становится другим человеком…
– Но он же вновь возвращается сюда, в эти стены, которые слышали и вой коварной ведьмы, и приказы о казнях!
– Пусть так. Но возвращается тогда, когда Зло уже не имеет той сокрушительной силы.
– А если принцу наскучат твои сказки?
– Тогда он меня казнит, как казнил других.
Что-то в голосе Шахразады насторожило Герсими.
– Сестричка, уж не влюбилась ли ты в это чудовище?
– Нет, – нежная улыбка тронула губы Шахразады. – Я не влюбилась в него, но могу сделать так, чтобы он влюбился в меня. Кажется, могу…
– О Аллах, но для этого тебе, боюсь, потребуется бесконечно много времени и сил.
– А в этом и состоит моя вторая просьба к тебе: сестричка, Герсими-валькирия, подари мне часть твоей силы, сделай меня неустрашимой, как самого отчаянного берсерка!
Почтенная ученица широко улыбнулась мудрой своей наставнице.
– Я подарю тебе все силы, какими может обладать самый отчаянный воин, самый закаленный боец, не только не знающий страха, но даже презирающий его. Если это поможет, я отдам тебе свою жизнь…
– О нет, добрая моя подружка, мне не нужна твоя жизнь, ибо всякая жизнь драгоценна и неповторима. Мне нужны лишь силы, и, клянусь, я подарю принцу Шахрияру бесконечное число жизней, покажу ему бесконечность ликов любви!
«Доченька, – услышала Герсими голос своей матери. – А ведь твоя наставница и в самом деле придумала, как уничтожить проклятие. Она превратит принца в тысячи других людей, раскроет ему миры тысячи чувств. Подарит ему судьбы тех, над кем не властна глупая болтовня бессильной ведьмы, которую мы восприняли столь серьезно. Хотя, думаю, для этого твоей подруге понадобится не один и не два вечера. Боюсь, даже дюжина дюжин летних ночей ее не спасет…»
Герсими вздохнула – ее матушка была опять занудно права.
– Ну что ж, моя любимая сестричка-воин. Давай собираться. До заката не так много времени, а я еще и не начала готовить тебя.
Герсими захлопотала над платьем подруги. А та вновь погрузилась в размышления, ибо судьба Куакуцина этим вечером могла решить и ее, Шахразады, судьбу.
Свиток двадцать первый
Шаги по полутемному коридору уже не так пугали Шахразаду. Да и курительная комната сегодня показалась ей не такой темной, не такой унылой. Быть может, потому, что путь девушки освещали вчерашние воспоминания, а быть может, потому, что светильники горели ярче.
Нашлось и еще одно отличие от вчерашнего страшного вечера: принц не испугал ее, бесшумно появившись из потайной двери. Более того, Шахрияр уже ждал девушку. И глаза его горели в ожидании новой истории, как горят глаза мальчишки, который знает, что ему сегодня дадут подержать настоящее боевое оружие.
– Приветствую тебя, моя прекрасная гостья! – В голосе принца звучала радость, которую с удовольствием уловила Шахразада.
– Да будет с тобой всегда благодать покровителя всех правоверных, принц Шахрияр!
Но ее строптивый характер не позволил ей склониться перед принцем ниже, чем она проделала это вчера, ибо вчера она шла на казнь, которая, казалось, просто перенесена… Быть может, перенесена на сегодня.
– Каким был твой день, прекрасная моя гостья? – И снова голос принца коснулся самых глубин сердца Шахразады, ибо был полон истинной заботы и, как показалось девушке, еще каких-то, быть может, куда более глубоких чувств.
– Благодарю тебя, повелитель. Я отдохнула и могу предстать перед тобой как должно…
Шахрияр улыбнулся широко и чуть лукаво.
– А мне ты показалась самой прекрасной сегодня утром, на рассвете…
«О нет, коварный принц, тебе меня не обмануть. Я знаю, что буду наказана, едва лишь позволю себе стать неинтересной, привычной, едва лишь стану вести себя подобно другим девушкам».
– Ты был прекрасен, мой повелитель, – с видимой покорностью проговорила Шахразада. – Особенно твой храп…
Шахрияр в голос рассмеялся.
«О да, хитрец, от меня ты не услышишь медоточивых заверений, не услышишь льстивых слов… Я не твои наложницы. Я – Шахразада!»
Тем временем принц опустился на подушки. А Шахразада, как и вчера, вновь устроилась на древнем троне фараонов, подобрав под себя ноги. Вчерашний вечер повторялся, однако сейчас черный лаковый столик украшал огромный поднос с фруктами, а в высоком прозрачном кувшине играл тысячами янтарных искр королевский шербет – драгоценный напиток, над которым, как рассказывали на всё знающем базаре, колдовала обычно целая дюжина поваров.
Принц налил шербет в две чаши и пригубил из одной.
– Итак, моя удивительная гостья, пришло время обещанного рассказа о неустрашимом воине.
Шахразада сделала пару глотков, подумав, что зря над этим шербетом суетилась целая дюжина бездельников, и отставила пиалу.
