– И что, это помогает?
– Чаще всего помогало. Были, конечно, и неразумные, желавшие во что бы то ни стало называться властителями. Были и те, кто, не имея собственного разума, становились марионетками в руках коварных царедворцев… Однако совет пошел на пользу, и вот уже четыре сотни лет, как младший брат не посягает на место старшего.
Первый из уроков дворцовой мудрости лишь начался, а тропинка, по которой шли Шахземан и Герсими, уже закончилась у высоких дверей палисандрового дерева, сплошь покрытых изящной резьбой.
Шахземан распахнул их, и Герсими ахнула, ибо ожидала чего угодно, но только не того, что увидела.
Всего в двух шагах от нее возвышался, улыбаясь, сам Лев Кордовы, великий халиф Мехмет. За его спиной приветливо взирала на них красавица в темно-вишневом бархатном платье, а рядом с ней стоял юноша, высокий, крупный, совсем не похожий на Шахземана.
– Матушка… – растроганно проговорил Шахземан. – Отец! Брат мой!
Халиф гулко и раскатисто рассмеялся.
– Что, удалось нам напугать вас, юные лазутчики? Хотели тайком пробраться в свои покои?
Шахземан лишь качал головой, и Герсими с удивлением увидела слезы умиления в глазах мужа.
(Потом, поздно вечером, когда влюбленные наконец остались одни, Шахземан сказал:
– Это было настоящее чудо, Герсими! Отец мой, всегда такой строгий, почитающий ритуалы и традиции, вдруг повел себя как простой смертный, не обремененный властью и положением. Понимаешь, он стал просто радушным хозяином, любящим отцом – просто обыкновенным человеком! И стал он в этот миг на добрый десяток лет моложе.
– Должно быть, мне повезло, – прошептала Герсими, все еще не пришедшая в себя от пережитого волнения.
– Нет, малышка, это было не везение! Это было настоящее, подлинное чудо!)
Замешательство продлилось совсем недолго. Халиф, увидев, как испугана его невестка, приобнял ее за плечи и произнес чуть тише:
– Добро пожаловать, дитя наше! Теперь это твой дом… Войдите же, и возрадуемся вместе тому, что семья наша пополнилась!
Прекрасная Джамиля, мать Шахземана, нежно поцеловала в щеку Герсими.
– Здравствуй, дочь моя! Воистину прекрасен этот день, ибо теперь у меня есть и дочь!
Девушка не верила своим глазам, не верила своим ушам. Хотя, быть может, для начала надо было бы не верить сплетням и пересудам, которыми всегда полны столицы. Ибо нет темы более сладкой для любого подданного, чем скандалы и ссоры в семье правителя.
Но сейчас перед Герсими была настоящая семья – дружная, светящаяся радостью, где все любят друг друга. «Какое счастье, – пронеслось в голове девушки, – что теперь эти прекрасные люди будут моей семьей!» Сердце Герсими пело: она почувствовала, что этот дом вскоре станет ее настоящим домом, а люди, которые окружали ее, – ее семьей.
И пусть всех нас в этой жизни ждут невзгоды, но сколь щедр бывает Аллах всемилостивый, если дарует нам подобные мгновения счастливого прозрения!
Шахземан, конечно, не догадывался о чувствах жены. Он просто наслаждался редкими мгновениями, когда его отец был просто отцом, а брат – просто старшим братом.
Беседа за праздничным столом текла спокойно; халиф расспрашивал свою невестку, а та, преодолев первое волнение, отвечала так, будто подобная беседа была для нее обычной и привычной.
– Уже много лет, повелитель, я живу в прекрасной Кордове. Моя матушка привезла сюда нас с сестрой, когда мы были еще совсем крошками. Мы росли под присмотром мудрой нянюшки, которая отдавала нам всю душу и всю любовь.
– А твой отец, малышка? Где он? Жив ли?
Шахземан с некоторой тревогой прислушивался к расспросам, все ожидая того мгновения, когда Герсими проговорится. Но девушка лишь ответила, что отец ее жив, хотя давно уже дела держат его вдали от семьи.
– Должно быть, горько жить вдали от семьи, моя девочка, – сочувственно проговорила Джамиля.
– Горько, добрая повелительница, – кивнула Герсими.
– Называй меня матушкой, девочка. Мне это будет приятно, а твою мать, надеюсь, не обидит.
«Готов спорить на дюжину жемчужин, что прекрасная Фрейя сейчас здесь, – пронеслось в голове у Шахземана. – Если бы я обладал ее умением, то обязательно незримо был бы рядом со своей дочерью».
«Ты прав, мой мудрый зять, – раздался в глубинах его разума теплый голос матери Герсими. – И в тот день, когда твоя дочь предстанет перед родителями своего суженого, клянусь, я одарю тебя умением быть незримо рядом с ней. Пусть и нечасто…»
– Спасибо, добрая моя матушка. Моя мать, конечно, не обидится, ибо она мудра и добра, а потому давно уже считает моего мужа, твоего сына Шахземана, своим сыном.
«Герсими творит настоящие чудеса, – подумал Шахземан. – Ответа достойнее не мог бы придумать и опытный царедворец».
– Воистину, счастлив будет тот день, когда я смогу приветствовать ее в своем доме! – воскликнула Джамиля.
Шахземан улыбнулся этим словам матери. И почувствовал, как нежно рассмеялась невидимая гостья. Вскоре звук, слышный лишь ему одному, растаял в воздухе. И юноша понял, что Фрейя покинула их, убедившись, что оставляет дочь среди любящих ее людей.
– Горько жить вдали от дома, горько жить в чужой стране с чужими обычаями, – задумчиво произнес халиф Мехмет.
– Но Герсими уже много лет живет здесь, в Кордове, – с некоторым недоумением возразил Шахземан.
– Конечно, сын наш, однако много лет – это еще не вся жизнь. Более того, даже если бы наша дочь жила в блистательной Кордове со дня своего рождения, она бы все равно не знала обычаев и традиций, которые царят здесь, в доме повелителей Кордовы – хранителей ее души и достоинства.
– С этим трудно спорить, великий халиф, – согласилась Герсими. Голос ее был по-прежнему тих, однако больше не дрожал.
– А потому, думаем мы, следует найти наставника для нашей дочери, который помог бы ей впитать сам дух Кордовы, ее старинную историю, ее достоинство.
– Наставника? – В голосе Шахземана зазвучала ревность.
Халиф усмехнулся. Да, он поддел сына этим словом, но горячность Шахземана была сейчас по душе Мехмету.
– Наставницу, конечно. Прекраснейшая, – теперь теплый взор халифа обратился к жене, – помоги нашей дочери обрести в нашем доме свою родину, найди для нее наставницу, которая обучит ее всему, что должно знать принцессе – жене первого советника халифа.
– Повинуюсь, о мой муж и повелитель.
Джамиля склонила голову, но пытливый взор Герсими увидел веселые огоньки, которые плясали в глазах жены халифа.
Эти огоньки в глазах повелительницы сказали девушке куда больше, чем могли бы сказать сотни и тысячи слов. Герсими почувствовала, что дом, который ей суждено отныне называть своим домом, полон любви и что в первую очередь любовью, а не только долгом и традициями, держится эта семья.
