Когда мы возвращались домой, я призналась Нуре, что прибор гончара непригляден на вид.
— Это еще что! Ты не видела его целиком! Он иногда прячется в кустах за рекой и показывает его девчонкам, которые там стирают. Иногда они задерживаются после того, как мама позовет их домой.
— А тебе бы хотелось потрогать что-нибудь такое же черное?
— Если честно — да! Говорят, если на него надавить, выходит молоко. Если женщина выпьет глоток, она забеременеет.
— Ничего подобного! Беременеют через глаза!
— Это как?
— Ну, тетя Сельма часто говорит дяде Слиману: «Не смотри на меня так, я забеременею!»
— Вот это да! Ну что за врушка эта Борния! Она велит маме давать отцу побольше яиц с чесноком и диким медом, чтобы его штука наполнилась молоком и у мамы родились красивые близнецы, черные, как сливы, и большие, как дедушка!
Нура баловала меня пикантными историями. Например, рассказала про пастуха из Сиди, который чесал свой конец о живую изгородь из опунций, потому что иначе его волосатая штука не чувствовала шипов. А вот укусы осла она чувствовала, потому что, говорят, пастуху пришлось срочно лечь в больницу, когда проходящий мимо осел спутал ее с фигой и вгрызся в невинную плоть со скотской жадностью.
Нура предложила мне сравнить приборчики двоюродных братьев. Я презрительно пожала плечами. Я уже знала, какая она у Али, — видела ее несколько раз, когда он, голозадый малец, гонялся за курицами. Я даже видела, как ему обрезали крайнюю плоть и он вошел в племя Абрахама весь в соплях, засыпанный подарками. Единственное, что было интересно во время этого торжества, — видеть, как мать царственно возвышается во дворе, стоя одной ногой в воде, другой на земле. Когда Али закричал, она заболтала правой ногой, стуча кольцами о стенки ведра. Звон металла и радостные возгласы заглушили рев брата, но она побледнела, а по вмиг осунувшемуся лицу крупными каплями покатился пот. Матери не любят, когда обижают сыновей — их боевые трофеи. Если честно, они любят только пиписьки. Они их обожают, всю жизнь они их окучивают, чтобы воспользоваться ими в нужный момент, как кинжалами и рапирами. Кто сказал, что у женщин нет членов?
Нура смогла удовлетворить свое любопытство насчет членов, когда тетя Турия, живущая в соседнем селе, приехала навестить нас во время праздника, вместе с двумя сыновьями двенадцати и тринадцати лет.
В послеобеденные часы мы с Нурой заперлись в комнате, которую после недавней свадьбы Наймы занимала я одна. Посреди нашей игры в комнату тихонько вошли два кузена, жестами прося нас хранить тишину. Они сразу же прижали нас к стенке и стали щипать грудки и ягодицы. Нура задыхалась, пытаясь оттолкнуть Хасана. Сайд поднимал мою юбку. Он попытался меня задобрить:
— Хочешь, я покажу тебе птичку?
Нура, чуть не плача, сказала, что закричит. Братья отпустили нас, и Хасан заявил с презрением:
— Эй, малолетки, мы никого не насилуем! Но если хотите научиться жить, приходите к Кармскому колодцу, мы будем вас там ждать. Там увидите, что к чему!
Против всякой осторожности мы туда пошли. Сайд и Хасан ждали нас у околицы, развалившись в тени оливкового дерева. Мы оказались на лужайке, потом перед высокими зарослями тростника.
— Тихо! Пригнитесь, чтобы вас не заметили!
От того, что я увидела сквозь тростник, у меня аж дыхание перехватило: дюжина мальчишек, наших товарищей по играм, лежали на траве; рука одного ходила туда-сюда между ног другого; глаза были зажмурены, они часто дышали.
Нура оторопела. Я поняла, что зря пришла, не надо мне видеть это зрелище.
— Любишь подглядывать? Ах ты маленькая потаскушка! — сладким голосом прошептал Сайд, глаза его загорелись.
— Но почему они так делают? — спросила Нура в полном недоумении.
— Потому что им охота, а козы не всегда дают, — ответил Хасан, прыснув от смеха.
Мы убежали, хоть мальчишки кричали нам вслед:
— Эй, девчонки! Насмотрелись, теперь платите! Покажите вашу киску! Хоть одним глазком дайте взглянуть! Не жадничайте!
Я припустила со всех ног, Нура — за мной. Разозлившиеся братья бежали за нами через кусты, они догнали бы нас, если бы пастух Азиз не проехал задом, наперед на своем осле, напевая грубым голосом берберские песенки. Сайд и Хасан отстали, поняв, что остались с носом.
— Эй вы, щенки, можете потерпеть, ничего не потеряете! Мы все расскажем Ам Хабибу, таххару!
[41]
Он вам во второй раз обрежет!
Вид мальчиков, ласкающих друг друга, глубоко шокировал меня. Значит, им все равно — что юбку задрать, что гульфик расстегнуть? Я чувствовала себя так, будто меня свергли с трона — до ужаса ненужной.
Я сказала об этом Нуре, а та пристыженно призналась:
— А я-то думала, что только девочки так делают между собой.
— Что-что?
— Ну да! Мы не взяли тебя в игру, потому что боялись, как бы твоя мама нас не застукала. Она ведь такая строгая, ты же знаешь!
— Предательница! Ты за это поплатишься!
— Честное слово, я просто ждала случая, чтобы тебе показать!
— Покажешь мне сейчас же! Пойдем ко мне домой, а я сделаю так, чтобы мама ничего не заподозрила.
Пришли четыре двоюродные сестры, школьные подружки. Мы взяли кукол и стали играть во взрослые гости. Каждая девочка набросила на голову косынку вместо хаик, постучалась в дверь моей комнаты, вошла, поздоровалась, как полагается:
— Как поживаешь, йа лалла? Как поживает хозяин дома? А старшая дочь уже замужем? Да благословит Аллах ваш кров!
Я усадила гостей на циновку перед кроватью, угостила остатками чая и сухим печеньем, которое стянула из маминого шкафа; потом Нура сказала, что дальше мы будем разговаривать под одеялом. Она первая начала прижиматься к Фатиме и другим девочкам, которые последовали ее примеру. Я только смотрела. Нура вскоре отвернулась от своей подружки, чтобы заняться мной. Я сжала колени, но се рука быстро нашла мой бутончик и стала щекотать его под юбкой. Чтобы «отомстить» за волнующие ощущения, которые доставляла мне ее ласка, я немедленно ответила тем же. Не было слышно ни звука, только руки наигрывали яростную мелодию на покорных телах. Мягкое, расслабляющее тепло растекалось по бедрам. Мой бутончик наливался под рукой, которая трудилась над ним, теребя маленькую улитку, прячущуюся на самом верху. Я старалась не замедлять движение пальца, чтобы Нура не переставала закатывать глаза в самозабвении, открыв рот; лоб ее покрылся потом.
Я вновь вспомнила о мальчиках и подумала о том, наслаждаются ли они этой игрой так же, как мы. Рука Нуры ласкала меня, и это было божественно.
Почти на целый год Нурой и мной овладело какое-то исступление — оно заставляло нас прижиматься друг к другу при любой возможности, не только наедине, но и при других девочках. Ее палец стал желанным гостем моего потайного местечка. Я не признавала других рук, кроме ее, — уже верная, уже разборчивая. Иногда, не раздеваясь, только поняв юбки, мы тесно прижимались бедрами, и руки наши были неустанны. Нура стала моей нежной тайной. А я была ее божеством и немного ее собственностью.
