Мы с госпожой Райнталер вместе поднимались по лестнице, а господин Горак пока оставался в подвале. Теперь госпожа Райнталер представлялась мне чем-то вроде подруги и напарницы, и я немало гордилась ею и собой. Что ни говори, а это было уже нечто иное, чем совершаемое прежде с Анной и Мицци.
Мне вспомнился Фердль и то, что он сношал госпожу Райнталер на чердаке. Фердль и меня сношал достаточно часто, и это опять же устанавливало связь между нею и мной. Я больше не в силах была молчать. Льстиво увязавшись за ней, когда мы всходили наверх по лестнице, я сказала:
– Госпожа Райнталер… это неправда, – то, что я говорила раньше…
– Что ты имеешь в виду? – спросила она.
– Ну, то, что я этого никогда раньше не делала…
Она ответила мне с нескрываемым интересом:
– Стало быть, ты это уже делала?
– Да.
– Я именно так и предполагала. И часто?
– Да.
– Так как же всё-таки часто?
– Вероятно, раз десять, или того чаще…
– И с кем же?
Теперь я пустила в ход свою козырную карту:
– С Фердлем.
Она с безразличным видом переспросила:
– С каким ещё Фердлем?
– Ну, с большим мальчишкой, – объяснила я ей, – который жил в нашем доме, братом Анны. Вы ведь знали его.
– Я? – Она от удивления остановилась. – Я его никогда не знала!
Такой поворот дела, признаться, меня разочаровал, и я продолжала настаивать на своём:
– Да нет же, вы его наверняка знали…
Она искоса взглянула на меня:
– Никак не могу припомнить…
Тогда я сказала:
– Всё ещё не вспомнили? Он помог вам однажды отнести бельё на чердак…
Она заметно вздрогнула. И затем сказала:
– Так? Мне кажется, да… теперь я припоминаю…
Я не отставала и, сжав её руку выше локтя, прошептала:
– Госпожа Райнталер, Фердль мне кое о чём рассказал…
Она резко перебила меня:
– Заткни пасть! – и тема на этом была исчерпана.
Несколько дней спустя я встретила господина Горака, когда он шёл в подвал. Я громко прокричала ему в знак приветствия «целую руку», чтобы привлечь его внимание. Он обернулся в дверях подвала, увидел меня, вернулся и быстрым взглядом проверил, нет ли кого вокруг. Удостоверившись, что никого нет, он громко позвал меня:
– Пойдём вместе в подвал… хочешь?
Я была тут как тут.
Внизу, в подвале, он остановился в тёмном коридоре, схватил меня за голову и прижал к ширинке. Я взяла его шлейф обеими руками и потёрла его, на что он заметил:
– А ты, однако, очень неплохо это умеешь… откуда такие навыки?
Я ничего не ответила, а постаралась усердием отработать высказанную мне похвалу; я проявила изобретательность. Забравшись ему в штаны, я поглаживала ему яички, а второй рукой оттягивала вперёд и назад крайнюю плоть на головке члена.
– Возьми в рот, – чуть слышно попросил он меня.
Мне не хотелось; почему, я и сама не знаю, однако думаю, что просто предпочла бы принять его длинный жезл в другое место.
– Я дам тебе гульден, – пообещал он, – если ты снова возьмешь его в рот.
Однако я отклонила его предложение:
– Сделай мне то же, что госпоже Райнталер, – попросила я.
– Что? Я должен с тобой сношаться?
– Да.
– Но дитя, ты же ещё слишком мала для этого. – Он был крайне удивлён.
Я крепко держала его за шлейф, полировала его по всякому и тёрлась передком о его колено.
– О нет, – запальчиво возразила я, – я не слишком мала, вы уже вполне можете меня сношать.
– Да у тебя ведь даже волос ещё там нет, – выдвинул он новый резон.
– Это ничего не значит.
Я хотела, чтобы он побаловал меня, и не уступала.
– Да ты, может быть, уже когда-нибудь это делала?
– Конечно, и довольно часто…
Он рывком поднял меня, притянул к себе, так что я с раскинутыми ногами оказалась верхом на его бёдрах, грудь в грудь с ним, как принято носить маленьких детей. Одной рукой он поддерживал меня, а я обняла его при этом за шею. Другой рукой он точно шелуху откинул мои одежды, пальцами раздвинул мне щелку, и я почувствовала, как остриё его хобота воткнулось в мой вход. Я заплясала попкой вверх-вниз, чтобы лучше ощутить его и позволить ему проникнуть глубже. Его лицо находилось на одном уровне с моим, внизу он изо всех сил старался в меня протиснуться, однако через некоторое время оставил попытки и произнёс:
– Нет-нет, так не пойдёт. Погоди, может, по-другому будет удачнее…
Он поставил меня на землю, и я увидела, каким натёртым до красноты был его хобот. Он уселся на низкий бочонок, подкатил к нему вплотную ещё один, поменьше, затем развернул меня таким образом, чтобы я стояла к нему спиной. Тут я решила, что он собирается угостить меня так, как это когда-то сделал в кровати Роберт, и заранее радовалась предстоящему событию.
– Нагнись! – скомандовал он, я выполнила распоряжение и легла, опершись локтями на маленький бочонок. Моя попка при этом поднялась кверху. Оглянувшись, я увидела, что господин Горак смачивает хобот слюной. Он пояснил:
– Это для того лишь, чтобы легче вошло…
Затем он заголил мне зад и, согнувшись надо мной, оказался поверх меня точно в такой же как и я позе.
В полном изумлении, со страхом и ужасом я различила, что он приставил хобот к моему заднему проходу и медленно начал вбуравливаться. Я хотела закричать, однако он прошептал мне:
– Веди себя смирно, а если тебе будет больно, скажи.
С этими словами он сжал меня ногами и начал, осторожно зарываясь при этом хоботом в дырочку моей попки, превосходно играть пальцами на плюшке.
– Тебе больно? – спросил он.
Мне и вправду было уже немного больно, но в то же время его пальцы делали мне несказанно приятно, и поэтому я ответила:
– Нет.
Коротким толчком он проник глубже:
– Теперь больно?
Было, признаться, больно, однако игра его рук настолько захватила меня, что я не хотела отпускать его от себя и сказала:
– Нет, совсем не больно.
Тогда он сделал рывок посильнее, и я решила, что теперь весь его шлейф сидит в моём теле. Однако, как сказал он мне позднее, там была только его половина. Впрочем, и этого было вполне достаточно для моего возраста и для места, в котором он находился при его исполинском размере. До этого момента я всё же испытывала ужасное отвращение к тому факту, что мой задний проход сейчас высверливается таким образом. Но когда он последним рывком проник, наконец, достаточно далеко, я испытала странное чувство блаженства, отчасти мучительное, но всё же, собственно, не настолько, чтобы это можно было назвать болью. Нет, это был скорее страх перед болью, и блаженство ощущалось не непосредственно, а скорее как предчувствие чего-то большего, однако было таким сильным и волнующим, что я не удержалась от стона.
