Однако по утрам отец тоже, чаще всего, расположен был меня обласкать и, прежде чем покинуть дом, ещё немного поиграть со мной. На это его провоцировало не в последнюю очередь то обстоятельство, что пока он одевался, умывался и завтракал, я, как правило, расхаживала в рубашке, или же только в нижней юбке и рубашке.
Однажды утром помнится мне, в четверг, когда мы с воскресного утра ничего друг с другом не предпринимали, отец всё время норовил ухватить меня за грудь, отчего я пришла в крайнее возбуждение. Я стала нарочно ещё больше его подзадоривать, и в нём не на шутку взыграла похоть. Наконец, когда он умылся, а я как раз собиралась проветрить постельные принадлежности, отец поймал меня, когда мне нужно было пройти мимо него, забрался мне в вырез рубашки и принялся угощаться моими малинами, которые налились соком. В этот момент я с превеликим удовольствием отдалась бы ему, и поскольку он стоял передо мною в подштанниках, я приступила к активным действиям, схватив за голову его стоящего фехтовальщика. Таким образом, мы несколько секунд тёрли друг друга в тех местах, где нам было всего приятнее, пока отец опрометчиво не бросил меня на кровать, и я столь же опрометчиво не возжелала получить на завтрак сосиску быстрого приготовления. Но едва он поднял мне юбки и навалился на меня, как отворил дверь Рудольф.
– О, пардон! – произнёс он и отпрянул назад.
Мы в немом ужасе уставились друг на друга. Отец тотчас же вышел на кухню, и я услышала, как через некоторое время он произнёс там:
– Девчонку приходится силком вытаскивать из постели, иначе она никогда не встанет.
Рудольф в ответ засмеялся.
Вернувшись в комнату, отец успокаивающе сказал мне:
– Он совершенно ничего не видел.
Я ничего не ответила, однако была слишком уверена в обратном. Ибо стоило отцу уйти из дома, как Рудольф ворвался ко мне в комнату.
– Ну, – грубо набросился он на меня, – сегодня отец, вероятно, тоже всего лишь хотел, чтобы ты тщательнее умылась?
Поскольку он застал меня ещё в рубашке, я прикрыла грудь носовым платком. Он вырвал его у меня из рук.
– Не строй из себя дурочку, – засмеялся он, и я только сейчас заметила, что он обратился ко мне на «ты».
– Разве мы с вами пили на брудершафт, – напустилась я на него.
– Не много для меня чести пить с малолетней блядью, которая сношается с собственным отцом.
– Вовсе мы не сношались, – возразила я.
– Заткни пасть! – крикнул он мне. – Может, будешь спорить со мной о том, что я видел своими глазами?
– Ничего вы не видели.
– Неужели? А разве он не лежал на тебе, когда я вошёл в комнату, и разве он не задрал тебе ночную рубашку?
– Нет, – сказала я, но уже не очень уверенно.
– Вот как? Нет! – Он подошёл ближе. – Тогда я скажу тебе, что сам видел. Я прежде снаружи поглядел, как он у тебя по всякому под рубашкой елозил, не так? И знаешь, что я ещё видел?
Я в страхе смотрела на него.
– Я видел, – резким тоном продолжал он, – как ты вытащила у него хвост из штанов… а потом он поволок тебя на кровать.
Я была раздавлена.
– Ну, – расхохотался он и схватил меня за подбородок, так что я не могла не поднять на него глаза, – или, скажешь, это тоже неправда?
Я потупила перед ним взор и молчала.
– Так, – решительно произнёс он, – и поскольку фройляйн Пепи вела себя по отношению ко мне нагло и дерзко, я немедленно отправляюсь в полицию и заявляю там обо всей истории.
К подобному развороту событий я была не готова. Меня охватил жуткий страх.
Он наслаждался моим бессилием и ещё больше терзал меня:
– Вас обоих посадят за решётку… тебя и твоего бравого папашу!
– Нет! – вырвалось у меня.
– Нет? – переспросил он. – Нет? А вот мы это вскоре узнаем, если потребуется, то я ведь и под присягой могу подтвердить то, что видел.
С этими словами он направился, было, к выходу:
– А теперь я пойду…
Я бросилась между ним и дверью.
– Прошу вас, – смущённо пролепетала я.
– Здесь вообще и просить больше не о чем. – Он собрался взяться за дверную ручку.
Я широко раскинула руки, преграждая ему дорогу:
– Прошу вас.
– О чём просишь-то? – язвительно откликнулся он.
Я прошептала:
– Я прошу вас… господин Рудольф, извинить меня за то… что я была дерзка с вами…
– Ага, – торжествуя, вскричал он, – что это теперь вдруг, а?
Я продолжала настойчивей:
– Пожалуйста, господин Рудольф, не ходите в полицию, прошу вас.
– Ну, нет уж, – пригрозил он, – я непременно пойду в полицию, как пить дать!
Я залилась слезами.
– Прошу вас, господин Рудольф, не ходите, я же ни в чём не виновата.
– В чём ты не виновата?
– В том… что отец меня…
– Неужели? – сказал он и вплотную наклонился ко мне. – А разве ты не виновата в том, что оттолкнула меня в тот день, когда я хотел тебя немножко потрогать?
Он слегка коснулся моей груди.
– Я никогда больше так не сделаю, – плакала я.
– В таком случае, ты позволишь мне сейчас поиграть титьками, а?
– Да, господин Рудольф.
Он сдёрнул с меня рубашку, взял мои груди в руки и указательными пальцами поиграл сосками.
– Теперь я имею право делать это, а? – насмешливо спросил он.
– Да, да, – сказала я, покорно предоставив себя обстоятельствам.
Он стоя потёрся ширинкой о мою плюшку:
– А эту там… – выжидательным тоном поинтересовался он, – её я теперь тоже имею право… а?
– Да, господин Рудольф.
Я утратила всякую волю.
– Неужели? – осклабился он. – Так, может, ты ещё хотела бы, чтобы я тебя посношал?
Для меня это было единственным спасением:
– Да, господин Рудольф.
– А я вовсе не желаю тебя сношать, – со смехом воскликнул он, – я желаю только пойти в полицию.
Я заплакала навзрыд. А он продолжал:
– Разве что ты сама меня хорошенько попросишь тебя отпудрить, а?
– Я очень прошу, господин Рудольф.
– Погоди-ка.
Он быстрее заиграл моей грудью.
– Прошу вас… – повторила я.
– Ну, продолжай же, – крикнул он и ткнул меня под живот.
– Я прошу… господина Рудольфа… меня отпудрить… – послушно произнесла я.
