Рамеш, я сама удивлялась этой двуличной, хохочущей женщине, которая не позволяла мне чувствовать всего, что бурлило внутри, чтобы преодолеть гнев, печали и тревоги. Сияющая, остроумная Судха, которая проснулась во мне благодаря отчаянному желанию иметь ребенка. Ребенка, что должен был у меня появиться, ребенка, что ждал внутри меня, как набухшая почка. Сегодня вечером я собиралась сделать всё, чтобы очаровать тебя, Рамеш, чтобы ты согласился пойти к доктору, имя и телефон которого я затвердила как молитву.
* * *
В ту ночь мы впервые занимались любовью по моему желанию. И впервые мы оставили включенным свет, о чем Рамеш часто просил меня раньше. Сначала я пожалела, когда увидела, как завороженно он смотрел на меня, сколько надежды и наслаждения было в его глазах. Этот взгляд разбудил мою память, выпустив воспоминание о том, кто уже смотрел на меня подобными глазами. Но когда я усилием воли прогнала этот образ, стало легче.
После долгой и отчаянной любви, когда Рамеш лежал, крепко прижав меня к своей груди, и всё еще тяжело дышал, я спросила его, сходит ли он к доктору. Он сразу согласился.
— Я сам хотел это предложить, как только мы остались одни, — добавил Рамеш, размыкая объятия, — но мне не представилось случая.
В свете лампы я увидела в его глазах упрек. Не надо было притворяться, ни к чему были ухищрения, чтобы уговорить меня.
Мне вдруг стало стыдно, я даже почувствовала себя грязной. И с виноватым видом обняла мужа. Но сегодня я не хотела чувствовать вину. Облегчение унесло меня в невесомый сон. Мне снилось, что я пурпурный воздушный змей с длинным блестящим хвостом. Ветер поднимал меня всё выше и выше, облака целовали меня, а я целовала их. Малыш, — шептала я в неподвижное голубое небо, — малыш, я всё сделала для тебя, всё готово. Приходи поскорее.
28
Анджу
Звонок домой был сплошным разочарованием.
Хотя этого и следовало ожидать. Всегда было так: я что-то планировала, даже набрасывала на бумаге слова, которые хотела сказать, думая, что у меня обязательно получится донести самое важное. Но когда, наконец, дозванивалась и слышала голос мамы или Пиши на другом конце провода, такой далекий и дребезжащий, мне казалось, что мы живем на разных планетах. Мы говорили слишком быстро, опасаясь растущего счета. И так, перебивая друг друга, каждый из нас торопился выложить тревоги и советы. Делай, что велят врачи, — убеждала я маму. — Съездите куда-нибудь, отдохните. Не сидите всё время в этом унылом старом доме, — добавляла для Питии. — И вообще, почему бы вам не продать его и не переехать в новую хорошую квартиру?
— Будь осторожнее за рулем, — откликались они. — Скажи зятю, чтобы он не задерживался допоздна на работе. Мы слышали, как опасно на американских улицах.
Потом к телефону подходила тетя Налини и говорила, чтобы я не проводила слишком много времени за учебой. У тебя появятся темные круги под глазами и уже никогда не исчезнут.
А потом мы прощались, желали друг другу удачи, и на этом разговор заканчивался. Каждый раз, когда я, ужасно расстроенная, клала трубку, мне казалось, что мы говорили на разных языках.
— Они не виноваты, — говорил Сунил. — Ты слишком многого ждешь от людей, хочешь, чтобы они мгновенно понимали, что ты имеешь в виду. Ты хочешь, чтобы они соглашались со всем тем, что ты говоришь. Но ты сильно изменилась с тех пор, как уехала из Калькутты. Твой взгляд на мир стал другим. И ты не можешь передать его по телефону, даже если потратишь целое состояние.
Еще одна проблема была связана со звонками в Индию — деньги. С тех пор как Сунил начал возвращать отцу астрономические суммы, их стало не хватать. И теперь каждый раз, когда я звонила домой — а я старалась звонить, когда Сунил был дома, потому что не хотела делать из этого секрета, — я понимала, что он считает про себя минуты. Он никогда не говорил об этом открыто — гордость не позволяла. А я была слишком упряма. Почему я должна была отказываться от общения с мамой только из-за того, что ему надо что-то доказать отцу? Но молчание нас не спасало, и спустя пару дней после моего очередного звонка в Индию обязательно находился какой-нибудь предлог для ссоры.
Помня об этом, я ушла в спальню и закрыла дверь. Я нервничала больше, чем обычно, потому что собиралась поговорить с Судхой, которой я звонила теперь один раз в год — в день ее рождения. И эти звонки не так уж много значили, потому что мы не могли толком ничего говорить друг другу, когда вокруг нее кружила, как хищная птица, ее свекровь. Сегодня был мой единственный шанс, и я не собиралась его упустить, потому что кто знает, когда эта гарпия снова отпустит Судху в Калькутту.
Потребовалась вечность, чтобы кто-то взял трубку, хоть и было субботнее утро, а потом еще столько же времени, чтобы позвать Судху. Я слышала, как моя мама позвала всех пройти в гостиную, чтобы послушать новые песни Тагора. Спасибо ей, она всегда знала, как важна для меня уединенность разговора. Я слышала, как закрылась дверь, и теперь мы наконец-то могли спокойно поговорить.
— Судха, скажи мне, что происходит.
По воцарившемуся молчанию я поняла, что она слегка обескуражена таким решительным началом разговора. Но ведь она знала, что у меня всегда было плохо с предисловиями.
— Всё в порядке, — ответила она. — Доктор сказал, что я здорова и могу иметь детей.
— Знаю, — нетерпеливо перебила я. — Мама уже рассказала мне. Но как к тебе относится свекровь? И муж?
— Рамеш замечательный человек. Прошлой ночью он пообещал мне сходить к врачу и сделать всё, что потребуется. А сегодня утром уже записался на прием. Но свекрови мы об этом не хотим говорить.
И тут я начала засыпать ее вопросами.
— Она давит на тебя? Тебе тяжело из-за этого? Ты вообще хочешь сейчас ребенка? Я вот не хочу, и Сунил, к счастью, тоже.
— О Анджу, — сказала Судха таким голосом, какой я слышала давным-давно, когда она рассказывала мне об Ашоке. — Больше всего на свете я хочу ребенка. У тебя совсем другая жизнь: колледж, Сунил. А кого любить мне? Кого называть своим?
Я услышала, как открылась дверь нашей спальни, и вошел Сунил. Я сердито нахмурилась, чтобы он понял, что хочу поговорить с Судхой наедине, но он, не обращая на меня никакого внимания, начал рыться в ящике комода.
— Я бы очень хотела, чтобы моя свекровь не вмешивалась так сильно в это. Я вижу, как для нее это важно, но это так утомляет…
Я слушала, но Судха больше ничего не говорила. Как мне сломать эту колючую изгородь глупой преданности свекрови, которую выстроила Судха?
— Может, вам с Рамешем стоит съездить куда-нибудь вместе, только вдвоем, устроить небольшой праздник себе?
— Анджу! — рассмеялась Судха, но совсем нерадостно. — Ты уже и забыла, каково жить в семье мужа! Я так и вижу, как мило улыбается моя свекровь и машет нам с Рамешем ручкой, а мы уезжаем в закат, как в твоих американских фильмах.
