— А… — Я пожал плечами. — Валерьяну… боярышник.
— И впрямь — доктор, — порадовался Андре. — Только не
помогает. Все равно сама не своя ходит. Она у меня молодая… горячая…
Он задумался.
— А вот если сердце колет?
— Колет или давит? — уточнил я.
— Колет.
— Валерьяну. И боярышник.
— Ишь ты…
У меня создалось ощущение, что мои рекомендации новостью не
явились. Скорее возница воспользовался случаем проверить какого-то своего
доктора, давшего ему столь же простые и оттого вызывающие мало доверия советы.
— А к Дитришу ты по врачебному делу?
Я понял, что открещиваться от чужой специальности смысла
нет. Что бы ни случилось в мире, но людей всегда будет интересовать, как лечить
свои и чужие болячки. Причем о своих они будут спрашивать докторов, а чужие —
порываться лечить сами.
— Не совсем. Мне про него рассказали, что человек очень
умный.
— Умный, — без тени иронии подтвердил Андре. — Хороший
человек и умный. У них вся семья такая была. Дедушка, будь ему земля пухом,
отец — тоже золотой человек. Сестра у него попроще, ветреная девица и пустая,
хоть и не пропащая. А Дитриш — умница. Жениться ему надо скорее и детей рожать,
а то ведь все мы смертны, а хорошую породу продолжить надо…
Это явно было его больной темой, и он не преминул бы
подольше о ней поговорить. Но я, воспользовавшись случаем, задал вопрос:
— А он холостой?
— Ага. Он же молодой совсем, твой ровесник будет. Но умный!
Последняя фраза прозвучала обидно, хотя вряд ли Андре
вкладывал в нее такой смысл.
— Ясно. — Я задумался. Почему-то я был твердо уверен, что
меценат и землевладелец Дитриш — человек пожилой, как минимум в отцы мне
годящийся. А тут — ровесник.
Хорошо это или плохо?
Пожалуй, хорошо. Если я решу ему открыться, то чем моложе
Дитриш, чем меньше замылены у него глаза, тем легче мне будет.
— Скажите, Андре, а вы ни от кого не слыхали, будто в горах
выше поместья господина Дитриша стоит какое-то здание? — спросил я. — Высокое,
вроде башни.
Андре помедлил. Снова достал и протянул мне папиросы. Я
закурил, уже догадываясь, что ответ будет утвердительный.
— Слыхал. Как не слыхать. Троих людей знал, которые говорят,
что ее видели. Да что видели, и сейчас, если на гору посмотрят, видят. Один
даже на запад уехал, говорил, «чтоб не маячила».
Я искоса посмотрел на гору. Перекрученный веер бесстыдно
сверкал в проглянувшем в прореху облаков солнце.
— Сами вы не видали?
— Нет. Как-то долго стоял, и так смотрел, и эдак. Говорят,
красивая такая… — Он неопределенно взмахнул руками. — Только видеть ее могут не
все.
— А если пойти в горы, посмотреть?
— Нельзя туда ходить, — резко ответил Андре. — Это каждому
известно. Кто в горы пошел — назад не возвращается!
— Почему? Что там опасного?
— Мало ли… — Андре снова обрел флегматичность. — Звери,
пропасти. В горах опасно.
— Опасно, но кто-то должен был вернуться. Что за звери, от
которых спасения нет?
Возница пожал плечами. Потом сказал:
— Может… может, их железный человек убил.
— Железный человек?
— А ты приезжий, значит?
— Угу.
Андре кивнул.
— С востока?
— Ага.
— И впрямь говорят, что вы там будто на другом острове
живете… Ходит тут в горах такой. В два человеческих роста. Из железа. На ходу
деревья ломает. Хорошо, вниз никогда не спускается.
— Давно ходит?
— Всегда. — Андре бросил мне поводья. — Тьфу ты, как
заговоришь о всяких страстях, так совсем живот подводит…
Он ломанулся в заросли, на ходу расстегивая ремень. А я
очумело уставился на гору.
Железный человек? Робот?
Я совершенно не ожидал встретить здесь что-то подобное!
Функционалы не используют технику. Особенно такую… научно-фантастическую. Живые
дома, порталы… даже какие-нибудь силовые поля — в это верю. В робота, в
механического охранника — нет. Сказки, сплетни, страшилки…
— Однажды сам его видел. — Из кустов Андре возвращался повеселев.
— Маленький был, ну не совсем чтоб, но дурной. С друзьями пошли в гору ягоды
собирать. Ну… выше, чем положено, поднялись. Я малинник нашел, стою, обрываю,
больше в рот, чем в корзину. И вдруг грохот, сквозь лес кто-то идет. Я на месте
столбом стою. А тут сквозь деревья мелькает… Как человек, только выше. В два
раза. — Он подумал. — Нет, не в два, раза в полтора. Я же все-таки пацан был,
да и ростом никогда не отличался. Из железа, сверкает весь. И глаза стеклянные
такие… — Он беспомощно повел руками. — Как у стрекозы, вот. Веришь?
— Верю, — тихо сказал я. — Если глаза как у стрекозы, то,
наверное, верю. Фасеточное зрение, довольно разумно…
— Ты доктор, тебе видней, — кивнул Андре. — Спасибо, что не
смеешься. Мне-то не особо поверили. То есть в железного человека верят, а что я
видел — нет. Ремня всыпали, да и велели не ходить куда не следует. Я больше
никого не знаю, кто б его видел. Те, кто сдуру на гору полез, наверное, видели
перед смертью. А меня, я потом так подумал, потому не тронул, что я все-таки
малец был. С мальца какой спрос… Башню вот — да, видят некоторые. Я как-то
господину Дитришу сказал, что дурь это все. Он засмеялся, хоть и невесело. И
сказал, что башня-то есть. Он сам ее видит, только показать никому не может.
— Вот это да, — только и вымолвил я.
Все-таки, похоже, я принял правильное решение. Выслушает
меня Дитриш или нет, поверит или прогонит прочь — но он один из немногих здесь,
кто действительно может поверить.
Поверить и помочь.
17
Мы всегда склонны недооценивать своих ровесников. Да, нам с
ними комфортнее всего, мы слушаем одну музыку, читаем одни книги, работаем
(хотя бы поначалу) на одинаковых должностях — в словосочетаниях «молодой
инженер», «молодой врач» или «молодой сисадмин» существенно будет все-таки
прилагательное. Но вот каких-то великих дел мы от них не ждем. Нам проще
смириться с мудростью стариков, опытом зрелых людей или даже гениальностью
ребенка. Но наш ровесник — ну как он может совершить что-то значительное, как может
пользоваться уважением и любовью больше, чем мы? Это же Колька, Петька,
Сережка. Мы с ним в детском саду дрались, в школе хулиганили, в студенчестве
оттягивались. Я же его знаю как облупленного, он обалдуй обалдуем, хороший
парень, но звезд с неба не хвата… Что? Хватает? Вот прямо так? Его научные
статьи во всем мире публикуются, его в Гарвард зовут лекции читать? Да не может
быть… меня преподаватели всегда ему в пример ставили…
